На этих пирах присутствовали и дамы – «шотландки с тонким профилем, немки с мечтательным взглядом или дородные голландки»,[19] не имеющие ничего общего со скоромными затворницами московских теремов. Супруги и дочери ремесленников, торговцев, иностранных офицеров носили платья, подчеркивающие талию, свободно вступали в разговор, хохотали, пели свои песни и без ложной стыдливости бросались в объятия кавалеров, когда оркестр начинал играть танцевальную музыку. Некоторые из них не отличались строгостью нрава. Та, кто соблазнила Петра, была не кто иная, как бывшая любовница его друга Лефорта – Анна Монс, дочь переселенца из Вестфалии. Ее отец, Йоханн Монс, держал трактир в Немецкой слободе, где Анна вместе со своей сестрой угощали гостей. Там ее и приметил Лефорт. Анна Монс не получила никакого образования, собирала знахарские рецепты, была довольно алчной, демонстрировала свои вульгарные манеры, но при этом оставалась красивой, живой, непосредственной, смешливой и желанной. Какая противоположность благочестивой, скучающей и ноющей Евдокии! И Лефорт уступил молодую женщину царю, так сильно ее возжелавшему. Счастливая оттого, что взлетела так высоко, Анна Монс рассчитывала получать от царя роскошные подарки. Однако очень скоро она разочаровалась. Ее новый любовник был скуп на деньги, чего нельзя было сказать о ласках. Он овладевал ею грубо, эгоистично, как солдафон, а дарил лишь безделушки. По крайней мере, так было вначале. Постепенно количество и стоимость презентов начали расти. Она получила драгоценные украшения, земли с двумястами девяноста пятью крестьянскими домами… Царь не скрывал больше свою связь. Он гордился ею, представлял свою любовницу иностранным дипломатам.
Впрочем, это не мешало ему изменять Анне со случайными партнершами во время оргии или проводить ночь в одном из домов в Немецкой слободе, где его знали под именем «Герр Петер». Но он всегда возвращался к Анне Монс, как лучшему источнику удовольствия. На самом деле он любил использовать женщин для удовлетворения своих сексуальных потребностей, но не питал к ним никакого уважения и почтения, никакого сентиментального интереса. Он их презирал настолько же, насколько сильно их желал. Часто совместным ужинам в доме Лефорта он предпочитал откровенные отношения с мужчинами. Тогда гости, по примеру царя, теряли выдержку. Эти празднества назывались «битвы с Ивашкой Хмельницким» (от слова «хмель»). И часто застолья переходили в битвы, «такие потрясающие, писал Куракин, – что было немало смертельных исходов». Иногда царь, обезумев от вина, падал в объятия одного из своих собутыльников или выхватывал свою шпагу, чтобы его проткнуть. С большим трудом удавалось его усмирить. В другой раз он удовлетворялся тем, что давал пощечину своим оппонентам или срывал с них парики. Но в остальное время, несмотря на огромные порции алкоголя, который он потреблял, Петр сохранял здравый рассудок. В то время как вокруг него суетились какие-то фигуры, гримасничали лица, развязывались языки, он обозревал окружающих острым взглядом и запоминал слова откровения своих подданных, произнесенные в пьяном бреду между приступами икоты. Это был один из его способов вызнать секреты своего окружения.
