Вадим хотел стряхнуть с ее плеч снег. Она изогнулась — рука Вадима прошлась по воздуху. Он обернулся и крепко обхватил Ирину за талию.
Казалось, на Ирине ничего нет, кроме тонкой, словно лакированной, шубы. Глаза у нее были не те, к которым Вадим привык. Что-то в них изменилось.
— Мы очень снисходительны к тебе. — Ирина едва раздвигала губы, чтобы пропустить слово. — Мы прощаем тебе многое. И даже жертвуем собой ради тебя… Но вероятно, надо быть жестче. Тогда ты поймешь, что не все прощается. И особенно безволье… Мы занимаемся слишком серьезным делом, чтобы считаться с личным. Где-то себя надо ломать.
— Ради чего?! — крикнул Вадим. Прямо Ирине в лицо. — Я такой, как все. Мне не нужны почести и степени. Я желаю работать. Просто работать!
— А чем ты занимаешься? Ученый! Мышиная возня. Накладные! Лимиты! Поставки! Ты — теоретик. Деятель! Читаешь «Вечерку» и иллюстрированные журналы на английском языке… Для этого ты изучил язык? Ты выбит из колеи. Превратился в робота. И главное, тебе хорошо. Ты всем доволен… Господи, какой же ты болван. Ты сломлен, сломлен. Уже сломлен!
— Послушай, Ира, — Вадим сжал ее талию. — Я не желаю…
— Мне больно, отпусти… И неприятно!
Вадим пошел вперед. Торопливо, не оглядываясь. Ветки деревьев, продетые сквозь снег, задевали его грудь, плечи. И качались вслед, освободившись от белой муфты…
Он остановился в конце аллеи, у старого разрушенного астрографического павильона. Воздух тугими холодными клубами заполнил легкие. Ему мучительно хотелось вернуть ночи, проведенные у Ирины дома. И те часы, когда, уже успокоенные, они лениво засыпали. Тогда он чувствовал себя властелином. Его смущало это чувство. А теперь ему хотелось вернуть те минуты. Чтоб захлебнуться гордыней над распластанным рядом телом. Упиваться своей безграничной великодушной ленью. Он готов был пойти на любые унижения и жертвы, только бы вернуть те минуты власти. И чтобы этой властью подавить ее. Он даже готов ей сказать то, чего она так открыто и жалко ждала. И что он никогда не решился бы ей сказать, если бы не та бешеная жажда, болезненная жалость потери… А-а; все равно. Так пусть обман. Главное, вернуть те минуты.
— Я люблю тебя, Ира.
Шаги, что раздавались все ближе и ближе, замерли. Вадим чувствовал ее взгляд на своем затылке, спине.
— Ты выбрал очень неподходящее время для этого сообщения.
— Я хочу быть сейчас с тобой.
— Вот что главное… К сожалению, этого уже нельзя.
— Тогда пошли ко мне. В общежитие.
