— Заткнись! — вежливо и очень тихо, чтобы зрители не услышали, сказал я ей сквозь зубы и, раскрыв список, начал представлять участниц.
Прошла первая, вторая... И тут «незаконченная картина» вновь начала ругаться с художником.
— Сука, заткнись! — по-прежнему улыбаясь, прошипел я. — Итак, следующая, гм... красавица...
В этот момент в гримерке наверху зазвонил телефон. Явно из очень дешевых, с противным и резким звуком. И трезвонил он без остановки. Есть старый известный факт: если на сцене в момент, когда Отелло душит Дездемону, появляется кошка, все начинают смотреть именно на нее. И сейчас публике стало интересно не то, что я говорю, а кто же там звонит. Тем более что поэтесса, прервав мхатовскую паузу, вдруг вскрикивает на весь зал: «Блядь! Это же мой!..» И помчалась наверх, по дороге едва не сбив спускавшуюся девочку. Я тихо свирепею, но ничего пока не могу сделать, кроме как начать представлять публике очередную участницу. Что трудно, ведь вверху, перекрикивая меня, поэтесса ругается с возлюбленным: «...Да!.. Да! Да пошел ты на х!.. Нет!.. Ты что!»
Наконец, она спустилась вниз и встала на свое место, где, простояв секунду, воскликнула: «Блядь, надо было ему еще сказать, что...» И вновь попыталась удрать наверх. Быстро хватаю ее за руку и тихо сообщаю: «Еще раз так сделаешь — зарплату не получишь!» Это отрезвляет графоманку. Она перестает дергаться, и мы благополучно продолжаем конкурс красоты. То есть относительно благополучно. Ведь работать с непрофессионалками крайне сложно. Бабы, которые казались вменяемыми и получили от меня точные указания, что делать, все равно делали только глупости. Профессионалу не нужно было бы все разжевывать тысячу раз. А здесь: объясняй — не объясняй. Помню, что одной бабе в очках я предложил рассказать, что она учительница начальных классов, а подрабатывает голой, потому что считает свое тело эталоном красоты. Правда, тело ее представляло худой извивающийся скелет, на котором висели куски мяса: бывшие когда-то задницей и грудью. Выйдя на сцену, дама, и правда, сообщила, что она учительница, что ей тридцать восемь лет, что ей нравится Достоевский, кто-то еще и один порнорежиссер. После чего прочла какое-то классическое стихотворение типа «Я помню чудное мгновенье...» Если бы публика была укуренной, она бы обхохоталась, но пьяные люди никак не могли собрать в голове в одну кучу такую странную информацию.
Девственница, имевшая все шансы на победу, тоже пролетела. Я-то думал, что она еще неоперившаяся девочка, что и должно стать главным плюсом. Когда свежий человек выходит на сцену, всегда видно волнение; видно, как кипит в крови адреналин, и смотреть на дебютантов всегда интересно. Тем более, если им приходится работать обнаженными! Я ей так и объяснил, что главным ее достоинством должны стать скромность, невинность и естественность. Тогда она выделится из толпы пьяно-безумных, порочных и глупых созданий: она будет просто юная девочка, которой очень нужны деньги. А искренность подкупает. Увы, школьнице кто-то — видимо, мамаша — внушил мысль, что она состоявшаяся драматическая актриса, и крошка вышла, изображая голимую профессионалку. Вместо смущенной и искренней девушки я получил диджея сельского клуба. «Добрый' вечер, дамы и господа, меня зовут так-то...» — зачем-то распиналась она. Я, как и договаривались, спросил ее о первом сексуальном опыте, она ответила, что его еще не было, но... фраза никак не прозвучала. Не было смущения, дрогнувшего голоса, опущенных вниз глаз... Спросил, зачем ей деньги, сказала, что хочет купить мобильный, которого у нее нет и не было. Но и тут публика, видимо, не очень ей поверила, потому как никто не кинулся дарить мобильники.
