Пироги и пиво, или Скелет в шкафу | страница 97
Я был рад, когда Джек Кейпер отправился к себе в Амстердам. Рози обещала на следующий день пообедать со мной, и на радостях мы договорились пообедать в Сохо. Она заехала за мной на извозчике, и мы отправились.
— Ну как, уехал твой ужасный старик? — спросил я.
— Да, — засмеялась она.
Я обнял ее за талию (где-то я уже замечал, насколько для этого приятного и почти необходимого момента человеческих отношений извозчичий экипаж удобнее нынешнего такси, и здесь приходится воздержаться от дальнейшей разработки этой темы). Я обнял ее за талию и поцеловал. Ее губы были как весенние цветы.
Мы приехали в ресторан. Я повесил на крючок свою шляпу и пальто (очень длинное, в талию, с бархатным воротником и бархатными обшлагами — все по моде) и предложил Рози взять ее накидку.
— Я останусь в ней, — сказала она.
— Тебе будет страшно жарко. А когда выйдем на улицу, ты простудишься.
— Не важно… Я в первый раз ее надела. Красивая, правда? И смотри, такая же муфта.
Я взглянул на накидку. Она была меховая. Я тогда не знал, что это соболь.
— Выглядит очень роскошно. Откуда она у тебя?
— Джек Кейпер подарил. Мы вчера пошли и купили ее, перед самым его отъездом. — Она погладила гладкий мех, счастливая, как ребенок с новой игрушкой. — Как ты думаешь, сколько она стоит?
— Не представляю.
— Двести шестьдесят фунтов. Знаешь, у меня в жизни еще не было такой дорогой вещи. Я говорила ему, что это слишком, но он слушать не хотел и заставил меня ее взять.
Она радостно засмеялась. Глаза ее блестели. Но у меня сжались губы, а по спине пробежал холодок.
— А Дриффилду не покажется странным, что Кейпер подарил тебе такую дорогую меховую накидку? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал естественно. Рози ответила озорным взглядом.
— Ты же знаешь Теда — он ничего никогда не замечает. Если он что-нибудь спросит, я скажу, что дала за нее двадцать фунтов в ломбарде. Он ни о чем не догадается. — Рози потерлась лицом о воротник. — Она такая мягкая. И всякому видно, что стоила больших денег.
Я пытался есть и, чтобы скрыть охватившую мое сердце горечь, всячески старался поддержать разговор. Рози не очень меня слушала. Она думала только о своей новой накидке, и каждую минуту взгляд ее возвращался к муфте, которую она все-таки взяла с собой. В нежности, с которой она посматривала на муфту, было что-то ленивое, чувственное и самодовольное. Я злился на нее, она казалась мне глупой и вульгарной. Я не мог удержаться, чтобы не съязвить: