Что вы девушки стоите,
Губками алеете.
Люди головы кладут,
А вы … жалеете.
Медсестрички не удостаивали вниманием это его похабно-жалобное (и вполне законное) обращение от имени всех, приговоренных к скорому жертвенному костру, солдатиков.
А забытый Иван Иваныч бродил по кромке воды.
Здесь, на заваленном касками, амуницией и уже проржавевшим оружием, берегу, к которому время от времени прибивало трупы несчастных поляков, до совсем уж отчаявшегося Черепа добежала ослепительная новость: старый знакомый появился на Сандомирском плацдарме.[33]
Брызнули слезы Найдёнова, благодарный, воинственный стон издала ходуном заходившая, грудь. Взор обратился к вздыбившемуся за громадными хребтами облаков небесному танку. Там, за рычагами божественной «тридцатьчетверки» улыбался счастливому Ваньке его великий Господь, а за ним, уже надевшим свой танкошлем, теснились тысячи мучеников («Валентайн», без сомнения был среди них); сверкали их траки, вздымались стволы, светились нимбы над башнями. Музыку сфер услышал Иван Иваныч — а, именно, рокот бесчисленных небесных моторов, благословлявший Найдёнова на великую, понятную только ему самому, битву. («Жми, Иван! — гудело на небесах. — Он никуда не денется!») И к ужасу посыльного — недавно оторванного от материнской титьки восемнадцатилетнего паренька — этот ни на кого не похожий капитан, услышав приказ тотчас явиться к Барятинскому, понес совершенную дичь. И действительно — кланяясь с горячностью сумасшедшего, Найдёнов благодарил железное воинство Господа-Водителя. Он-то, единственный, знал — Призрак не мог раствориться в небытии. Окруженный развороченными T-34, «Белый тигр» трубил в страшный рог своего ствола там, посреди полей Сандомира, и никакие бушующие вокруг огнеметные и орудийные вихри не могли теперь помешать им столкнуться.
Воскресший монстр вел за собой уже не серые, как мыши, T-III, а только что выпущенные из цехов «Королевские тигры» (теперь в рукаве у башковитых германских спецов оставался один лишь «Маус»). «Короли» не могли и ста метров проползти без одышки. Слабосильные для тяжести колоссов «Майбахи» задыхались на каждом подъеме, и, мучимые постоянной жаждой, поглощали бензин по сто литров на милю. Мамонты то и дело увязали в песке, и подолгу приходили в себя, прежде чем продолжить движение. Однако, их угрюмые гигантские башни, немыслимая длина стволов, черные массивные корпуса, к которым, словно пластилин, прилип циммерит, вкупе с сотрясающей землю поступью, впечатлили даже танкистов Рыбалко.
