Санкт-Улоф, едва прицелившийся к одной из кружащих в вышине чаек, опускает дробовик.
— Где?
— Ну вон! У камня.
Санкт-Улоф берет бинокль и направляет его туда, куда указывает рука Санкт-Эрика.
— Да не тюлень это.
— А что ж тогда, черт его?..
Санкт-Эрик выключает сцепление, лодка скользит вперед по инерции и подходит к берегу. Рулевой точно оценивает расстояние и в нужный момент переключает мотор на обратный ход, так что нос лодки замирает в метре от странной прибрежной находки. Санкт-Эрик снова выключает сцепление, перешагивает через банки, пробираясь к брату, и перегибается через планширь.
Санкт-Улоф прав: это не тюлень.
Проходит несколько секунд, прежде чем мозг начинает воспринимать и обрабатывать то, что видят глаза.
Корпус лодки глухо ударяется о прибрежный камень.
— Мать твою! Да это ж мертвяк!
— Черт побери!
— Вот дьявол.
Братья умолкают. Взгляды встречаются. Каждый видит холодный отблеск страха в глазах другого. Оба одновременно отводят взгляд.
Проходят минуты, Санкт-Улоф говорит брату:
— Черт, Эрки…
И осекается.
Его голос все еще звучит так, будто нёбо выстлано наждачной бумагой, но уже помягче. Взгляд Санкт-Улофа устремлен куда-то вдаль, к самому горизонту. Но уцепиться там не за что. Взгляд беспомощно скользит над пустым морем, то и дело упрямо возвращаясь к тому, что лежит поблизости, несмотря на все усилия Санкт-Улофа. Снова набрав воздуха в легкие, он делает вторую попытку в надежде, что на этот раз слова выйдут тверже:
— Черт, Эрки… что нам делать-то?..
Санкт-Эрик не отвечает. Он опирается на планширь, не сводя взгляда с тела, лежащего в неглубоких прибрежных водах. Труп повернут лицом вниз, ноги чуть раздвинуты; кажется, это мужчина или мальчик, одетый в белую футболку и синие джинсы, босой.
— Что, если он из здешних… — хрипит наждачный голос Санкт-Улофа.
Санкт-Эрик по-прежнему молчит и тяжело дышит.
— Перевернем? Глянем, может, бумажник есть…
Санкт-Эрик молча качает головой.
Корпус лодки снова глухо ударяется о камень, мощный подвесной мотор вхолостую пенит воду, чайки кружатся и кричат. Тени птиц скользят по воде.
— Штаны у него знатные, — бормочет Санкт-Эрик себе под нос, не сводя глаз с синих джинсов.
Сыновья Коробейника отвезли его на Фагерё; завернутый в старый брезент, который нашелся в лодке, он вошел в гавань Тунхамн под вопли чаек-визгуний, плакальщиц прибрежных скал. В Тунхамне с давних пор был особый приют для таких молчаливых, холодных гостей, прибывших морем: серый, покосившийся, рассохшийся сарайчик без окон. Он стоял чуть поодаль, в зарослях крапивы, борщевика и купыря, где покоились старые лодки вперемежку с ржавыми моторами, скелетами отслуживших свое вёршей, старыми поплавками, ломаными веслами, прохудившимися канистрами, нефтяными бочками и прочим мусором, скопившимся за долгие годы.
