Вообще такое отношение к смерти свойственно обычно тем, кто уже не раз смотрел ей в глаза -- солдатам, людям войны. А тут сугубо мирный человек, обожающий разводить цветы, -- помнил, где сирень растет, а где георгин, когда высаживать их и когда подрезать; цветы обожающий и животных, которые всегда жили и в мелиховском его доме, и в ялтинском. Тем не менее в лицо смерти смотрел. Такое было, когда добирался на перекладных до Сахалина; эту поездку -- с его-то здоровьем! -- по справедливости, считают самоубийственной, но смотрел не только тогда. И до Сахалина было, и после...
Впервые старуха с косой вплотную приблизилась к нему в пятнадцатилетнем возрасте. Это случилось в 1875 году, когда жарким летним днем по дороге в имение близких знакомых семьи Антон выкупался в холодной речке, тяжко простудился "и чуть не отправился к праотцам, -- вспоминал много лет спустя младший брат Михаил. -- Как сейчас, помню его, лежавшего при смерти..." Антон тоже вспоминал -- в письме к поэту А. Плещееву: "...я в дороге однажды заболел перитонитом (воспалением брюшины) и провел страдальческую ночь на постоялом дворе Мойсея Мойсеича", том самом постоялом дворе, что увековечен в повести "Степь". Правда, здесь герой не в речке купается, а попадает под проливной дождь. "Он только почувствовал дурноту и поспешил лечь грудью на край тюка. Его стошнило". Увидевший это Пантелей крякает и крутит головой. "Захворал наш парнишка! -- сказал он. -- Должно, живот застудил... На чужой стороне... Плохо дело!" Дело и впрямь было плохо, но обошлось, опыт же первого общения с костлявой не прошел даром.
Второй раз он был в двух шагах от смерти, когда 23 марта 1897 года у него во время обеда с Сувориным в "Эрмитаже" хлынула из горла кровь. Этот эпизод подробно описан в суворинском "Дневнике". Тотчас потребовали льда, обед отменили, и после Чехов два дня отлеживался у Суворина в номере гостиницы "Славянский базар". "Он испугался этого состояния и говорил мне, что это очень тяжелое состояние". Еще бы не испугаться! От туберкулеза в 1884 году умерла двоюродная сестра Елизавета, а пятью годами позже -- родной брат Николай... Испугаться испугался (но кажется, то был последний раз, когда он этот страх показал), однако в больницу ложиться не стал, отправился к себе в гостиницу ("Большую Московскую" -- обычно он останавливался в ней), где у него опять пошла горлом кровь, и доктор Оболенский почти насильно отвез его в клинику Остроумова на Девичьем поле. Здесь его поместили в палату No 16 -- почти в "палату No 6", заметил Оболенский, и Чехов шутку оценил. Он и сам шутил, посмеивался над собой, и лишь раз лицо его изменилось. Это когда срочно прибывший в клинику Суворин мимоходом обмолвился, что утром смотрел, как по Москве-реке шел лед. "Разве река тронулась?" -- произнес он глухим голосом. Отметив это в "Дневнике", Суворин прибавляет: "Ему, вероятно, пришло в голову, не имеют ли связь эта вскрывшаяся река и его кровохарканье. Несколько дней назад он говорил мне: "Когда мужика лечишь от чахотки, он говорит: "Не поможет. С вешней водой уйду""".
