— Смотри-ка, какой отчаянный. А злой-то, злой… — Арчев, посмеиваясь, легонько надавил на горло Антошке. — Отдохни немного, успокойся…
Что-то сильно дернуло за воротник, отшвырнуло. Арчев крутнулся на спину, рванулся, чтобы вскочить. И застыл — кольцом вокруг ноги, в обмотках, в разбитых армейских ботинках, в стоптанных сапогах, винтовки, направленные прямо в глаза.
— Бросьте оружие! — потребовал властный голос. — И встаньте.
Арчев медленно повернул голову к приказавшему — кожаная потертая тужурка, кожаная фуражка со звездочкой, низко надвинутая на лоб, жесткое худое лицо — Фролов! Из губчека. Начальник отдела по борьбе с терроризмом и политическим бандитизмом.
— Лихо сработано, — Арчев отбросил револьвер.
Тяжело встал, тяжело поднял руки, когда парень в провонявшем мазутом бушлате мастерового, сорвав с него пояс Еремея и передав Фролову, принялся ощупывать. Арчев зыркнул по сторонам, понял: не убежать — по всему стойбищу рыскали в бликах догорающего сарая безмолвные, а оттого казавшиеся особенно зловещими чоновцы. Двое скрылись в избушке, один нес из зарослей вещмешки, еще двое поднимали ошеломленного проводничонка, трое осторожно отвязывали от дерева Еремея, четверо вели от реки Парамонова. Поставили его перед Фроловым. Тот, с любопытством рассматривавший орнамент на сумке-качине, поднял голову.
— Твоя работа? — спросил хмуро и показал на Еремея.
— Дык… — Парамонов вильнул взглядом в сторону Арчева. — Их вот благородие приказали, — и, сделав скорбное лицо, вздохнул подчеркнуто громко.
— Расстрелять, — не повышая голоса, приказал Фролов.
Парамонов то ли не расслышал, то ли не понял, гулко сглотнул слюну, коротко, словно одобряя, кивнул. Но когда его подвели к яме, когда повернули к ней спиной, а конвоиры встали напротив, всполошился.
— За что?!. Погодь, погодь, братцы!.. — Парамонов протянул к чоновцам руки. — А ежели наши вас споймают да к яме… рази это по совести будет, а?! Ведь вы тоже приказ сполняете. И я сполнял! За приказ пущай командиры отвечают…
— За участие в контрреволюционном мятеже, за изуверство… — начал негромко Фролов.
— Не стреляйте, окститесь! — взвыл Парамонов и рухнул на колени. — Ведь не помер же парнишка… Оне, дикие-то, живучи. Гляньте — жив шаманенок, жив!..
Мотнул головой в сторону Еремея и за это короткое мгновение успел увидеть такие страшные, такие беспощадные глаза только что очнувшегося мальчика, что, вздрогнув, сжался.
— …именем народа, именем рабоче-крестьянской республики!..
