Нежаркое утреннее солнце уже показалось из-за макушек сосен на другом берегу Назыма, разогнало жиденький слоистый туманец, бросило на серую воду голубые текучие тени деревьев, высветлило гладкие лоснящиеся бока двух обласов — долбленых лодок, которые лежали на песке отмели днищами вверх, напоминая гигантских рыбин. Подплывал к двери слабый запах дыма, вареного мяса — женщины готовили еду. Поскуливали у лабаза Клыкастый и Хитрая — догадались собаки, что кто-то из хозяев собирается в дальнюю дорогу, посматривали выжидательно на людей, хотя и знали, что сидеть им на привязи до первого снега. Мягкой скороговоркой частил перестук-топоток копыт, заглушаемый хорканьем, всфыркиванием; стремительным росчерком взметнулся над жердями загона тынзян — отец Еремейки, Демьян, отлавливал для сына оленей. Около загона младший брат Еремейки Микулька, который пришел в жизнь семь лет назад, тоже, подражая отцу, метнул свой арканчик, целясь на оленьи рога, которые держала над головой Дашка, его сестра. Эта совсем маленькая, четыре года всего.
Ефрем-ики улыбнулся — хороший бросок у Микульки получился. Петля опустилась до основания рога и резко, рывком затянулась.
Но тут же старик нахмурился — путь внуку дальний, а он еще из стойбища не вышел. Ефрем-ики повернулся в сторону навеса. Там склонился над рыболовными снастями Еремей. Почувствовав взгляд деда, мальчик вздрогнул, выпрямился и, подхватив две плетенные из ивняка ловушки-пун, рысцой побежал к избушке. Бросил морды у входа, вошел внутрь. Ефрем-ики захлопнул дверь, проворчал:
— Долго собираешься, Еремейка!
— Все равно отец еще не отобрал оленей…
— Не о Демьяне, о тебе говорю, — оборвал старик. — Отвечай за себя. Тебе уже два раза по семь лет — большой. — И приказал: — Начинай!
Мальчик торопливо пригладил жесткие волосы, торчащие на макушке. Поднял на икону черные глаза.
— Нум Торым, слышишь меня? Я сейчас на Куип-лор ягун пойду, пун буду ставить. Один пойду, в первый раз один. Дедушка сказал, — мальчик, не отрывая взгляда от иконы, кивнул на Ефрема-ики, — что видел на Куип-лоре чернолицего сына твоего. Скажи ему, чтобы не уходил, пока я с ним не поговорю. Мне пришла пора встретиться с ним, чтобы я тоже имел право называть его пупи… — Он перевел взгляд на серебряную статуэтку. — А ты, Им Вал Эви, скажи бродящему по урману брату своему, что я — Еремей Сатар, сын Демьяна Сатара, внук Большого Ефрема-ики, поэтому пусть ведет себя хорошо! — Мальчик облегченно вздохнул, вопросительно посмотрел на деда. — Все?
