Развели костер, молча, сосредоточенно поели и легли спать. Арчев поворочался, пристраивая поудобней котомку под головой, поджал ноги к животу, упрятав их под шинель, и, поглаживая под френчем серебряную статуэтку, закрыл глаза. Сквозь дремотное марево увидел себя Арчев мальчиком с русыми мягкими локонами, в лиловой бархатной курточке с кружевным отложным воротничком — залез с ногами в мягкое, удобное кожаное папино кресло и, старательно водя пальцем по желтой пористой бумаге памятных записок прадеда, переплетенных в уже потершуюся юфть, читал по складам выцветшие строчки со смешными загогулистыми буковками:
«…и бысть в бытность мою володетельным князем земель Кондинских, кои в ближней Югре расположены есть, зело почитаемый предками нашими наипервейший истукан, именуемый вогуличами Сурэнь нэ, а людишками остяцкого племени зовомый Сорни най…»
Проснулся Арчев от острого, враз захлестнувшего ощущения страшной опасности — такое бывало с ним, и предчувствие никогда не подводило, — но не шелохнулся — резко открыл глаза.
Прямо в лоб ему был направлен револьвер. В утреннем сумраке лицо Серафимова, с черным пятном бородки, с черными, лихо закрученными усиками, казалось неестественно белым, как маска.
— Что это значит, болван? — спросил сквозь стиснутые зубы Арчев. Хотел приподняться.
— Тихо, тихо, не дрыгайся, — Кирюшка прижал к его лбу дуло. — В вашем ли положении гонор показывать? Нехорошо-с, я ведь могу и осерчать… — Потянул из-под головы Арчева вещмешок. — Простите великодушно за беспокойство. Мне, миль пардон, статуэточка та серебряная спонадобилась…
Арчев уронил руку вдоль тела, двинул ладонь к поясу.
— Оружье ищете? А пугач-то ваш вот он, у меня. Аль не признали с перепугу? — Серафимов мелко засмеялся, откачнулся назад, дернув мешок к себе. — Шлепнуть бы тебя, гада, для верности, — сказал зло, — да грех на душу брать неохота… Ничего, тайга сама упокоит. — Отполз, не сводя с Арчева револьвера. — Прощевайте, князь. Я, когда сорни най заполучу да в Париж доберусь, панихидку в вашу память закажу. Где желаете?
— Хорошо бы в Сан-Шапель или в Сакре-Кер, — с трудом разжав челюсти, сведенные ненавистью, проговорил Арчев. — Да ведь я православный. Поэтому сходи, не поленись, в русскую церковь на улице Дарю… Вот тебе на расходы.
Лениво сунул руку под шинель, под френч. Достал статуэтку, качнул на ладони.
Кирюшка пораженно заморгал, опустил невольно револьвер, глянул растерянно на котомку. И тут же Арчев с силой метнул ему в лицо статуэтку. Серафимов вскрикнул, выронил оружие, но не успел он еще прижать взметнувшиеся ладони к рассеченному лбу, как опрокинулся от удара.
