Сердце у меня стучало, тело все еще сотрясалось от мощных вибраций мотора, а уши словно заложило ватой.
— Вот мы и дома! — звонко объявила Крэнк. — Пойдем!
Я выпрыгнула из кабины, не выпуская из рук коробки, и закинула на плечо рюкзак. Едва мои ноги коснулись твердой земли, меня посетило непреодолимое желание рухнуть на колени и возблагодарить Бога за то, что оставил меня в живых после стольких испытаний, но я все же воздержалась, пытаясь наконец обрести устойчивость.
— Сюда! — крикнула мне из темноты Крэнк.
Я ступила на тротуар и задрала голову, обозревая нависшего над нами темного каменного исполина. Ух ты!
Двухэтажный дом на углу Ферст-стрит и Колизеумстрит стоял посреди запущенной лужайки за черной металлической оградой, окруженный густыми дебрями. Его высокая прямоугольная громада выцветшего лиловатого оттенка была украшена двойными портиками, кружевными коваными перилами и черными колониальными ставнями, обрамлявшими огромные окна. Из некоторых окон пробивался тусклый свет, приглушенный темными шторами, грязью и копотью.
Мне этот дом полюбился сразу. Красота, омраченная временем и запустением, но не утратившая достоинства. Да, такое место было явно по мне.
Воспрянув духом от мысли, что я, кажется, все же не зря сорвалась с места и приехала в Новый-2, я вошла вслед за Крэнк в главные ворота, увитые спутанной стебельчатой массой с мелкими душистыми цветочками. Целые заросли их взбирались и по боковой стене, обвивая балюстраду второго этажа. С крыши над верхним портиком нависал черный фонарь.
— Клево, да? — спросила через плечо девочка, отпирая дверь.
— Ты здесь живешь?
— Угу. В общем-то, формально мы не являемся владельцами дома, но за все это время никто не заявил права на него, поэтому мы считаем его своим. Здесь в ГД — так мы называем Гарден-Дистрикт — пустых особняков навалом. Лучшие давно захвачены скваттерами, но и этот очень даже ничего. Есть в нем комнаты похуже, но остальные вполне сносные. — Она предостерегающе подняла руку: — Двадцать за поездку и сорок за комнату!
— А-а, конечно.
Я поставила рюкзак на ступеньку, выудила из него бумажник и отсчитала в раскрытую ладошку Крэнк три двадцатидолларовые банкноты.
Мы оказались в просторном, высотой в два этажа холле с паркетным полом и широкой лестницей вдоль одной из стен. Нижняя часть лестницы слегка загибалась по направлению к входной двери и у самого основания расходилась веером, напоминая разлитый из кувшина мед. С потолка свисала огромная люстра. Ее металлическое кружево было столь искусной и изящной выделки, что казалось, будто его выткал некий волшебный паукбронзоткач.
