– И, кстати, рифма никудышная, – подхватила Ната. – Совсем исхалтурился ты, братец. Никак на гения не тянешь.
Козлавр приготовился к очередной гневной тираде, но ведьмы успели заткнуть ему рот какой-то тряпкой и, привязав сеть к метле, велели ей оттранспортировать поэта-сатирика прямиком в избушку на курьих ножках.
Там ведьмы немедленно связали его и, освободив от сети, намазали остатками черной жижи. Торс и руки снова исчезли, и поэт-сатирик опять невыносимо завонял серой.
– Успели сохранить, – с облегчением выдохнула Татаноча.
– Теперь у нас все получится, – сказала Ягуля.
– Если, конечно, твои вяленые мыши опять что-нибудь не натворят, – заметила Татаноча. – Кстати, та мышь-то не возвращалась?
Ягуля растерянно развела руками.
– Сама ничего не понимаю. По всем подсчетам, давно должна была быть здесь.
– Значит, подсчеты у тебя неправильные, – с осуждением проговорила Ната.
– Подсчеты-то правильные, – возразила хозяйка избушки. – А вот колдовство слишком сильное.
– А слабое нам ни к чему, – отрезала Тата. – Мы здесь не в игрушки играть собрались.
Вечером Темные хватились Ничмоглота. На дворе сгущались сумерки, а его все не было.
– Загулял, бесстыжьи его глаза, загулял, – то и дело повторяла Ягуля, выразительно косясь на мрачневшую с каждым часом сестру.
Ядвига нервно стучала костяной ногой по полу, отчего избушка икала и принималась возмущенно переминаться на месте.
– Загулял. Как пить дать загулял, – словно ничего не замечая, продолжала Гуля.
– Может, слетать за ним? – вопросительно взглянула на сестер Луша.
– Сиди! – приказала старшая сестра. – Сам должен явиться.
– А если не явится? – спросила Ната.
– Ему же хуже, – с угрозой в голосе произнесла Тата, одновременно помешивая в котле очередное волшебное варево.
– Подумаешь, кузину сходил навестить в кои-то веки, – встала на защиту лешего Ядвига Янусовна.
За час до полуночи с улицы раздался нестройный хор болотных голосов. Пели они что-то очень душещипательное и тоскливое про болото и загубленную судьбу. Пели, впрочем, не очень внятно, а потому разобрать можно было лишь отдельные слова. В основном припев, который подхватывал хриплым голосом Ничмоглот. Возле избушки песня смолкла. Послышались слова прощания. Сквозь полуоткрытую дверь избушки потянуло гнильем и болотной тиной. Даже запах серы заглушился.
– Вернулся, голубчик, – хмыкнула Ядвига. – А вы волновались. Я ж говорила.
Дверь распахнулась настежь. На пороге стоял Ничмоглот.
