Козлавр на столе дрожал мелкой дрожью. «Что они задумали? Что они задумали? – пытался он разгадать коварные замыслы еще недавних друзей. – Ах, зачем я раньше не спросил. Сидел бы себе тихо в родном Магинбурге, занимался бы творчеством. Так нет. Потянуло на авантюры».
Ему стало так жалко себя, что блеянье перешло в протяжный стон.
– Ишь как его, – поморщился Ничмоглот Берендеевич. – Даже меня тоска пробирает. Эх, сейчас бы для бодрости чарочку настоечки на козявках.
– Делу время, а чарочка потом, – прикрикнула на него Ядвига Янусовна.
– Да я понимаю, – стушевался леший. – Просто мечтаю.
Три сестры-ведьмы и Ягуля Янусовна, накренив котел, перелили часть его содержимого в таз. Жидкость немедленно перестала бурлить, а после того как Татаноча что-то туда сыпанула и побормотала какие-то непонятные слова, на поверхности образовалась зеркальная пленка.
Татаноча, низко склонившись над тазом, так что ее седые, давно не чесаные пряди едва не касались жидкого зеркала, вновь завыла заклинание. Натафталина и Лукреция заголосили следом. Серный запах, исходящий от Козлавра, настолько усилился, что даже перекрыл привычную вонь в избе, и Ничмоглот Берендеевич, не удержавшись, расчихался.
Ядвига Янусовна свирепо зашипела и заткнула лицо лешего тряпкой. Ведьмы тем временем продолжали завывать все громче и тоскливее. Зеркальная поверхность подернулась рябью, из которой мало-помалу сложилось бледное усталое лицо Сила Троевича.
– А-а-а! – разнесся по избушке восторженный вопль Темных.
Но Сил Троевич их не слышал. Он мирно спал.
В руке Татаночи невесть откуда возник длинный тонкий острый нож. Сталь лезвия угрожающе блеснула. Козлавра вновь охватили самые мрачные предчувствия, и он начал мысленно прощаться с жизнью. Ната и Луша крепко схватили его за рога и задрали ему голову. «И ведь никто никогда не узнает, как и когда погиб великий поэт Магинбурга», – подумал Козлавр.
Татаноча сделала надрез на его шее. Хлынула кровь. Средняя и старшая сестрицы ловко развернули его голову таким образом, чтобы кровь стекала в таз, прямо на зеркальную поверхность. Лицо мага немедленно заволокло багровой пеленой. А Козлавр, последний раз подумав: «Умираю!» – лишился чувств.
Однако он не умер. Ибо, едва он потерял сознание, Ната и Луша опустили его голову на стол, а Тата сыпанула на рану желтым порошком, и надрез в мгновение ока затянулся, точно его и не было.
Затем все Темные, разумеется, за исключением лежащего на столе в обмороке Козлавра, взялись за руки и закружили новый хоровод вокруг стола, заведя такую жуткую песню, от которой у каждого нормального человека кровь бы в жилах застыла. Песня становилась все громче и громче, лица Темных кривились в кошмарных гримасах, лицо чародея, плавая в кровавом мареве, все явственней искажалось от боли. А хоровод все кружился и кружился.
