Одного взгляда хватило, чтобы их узнать. «Этих». Нет, не взгляда даже — ощущения. Человек за спиной источал такую же темную эманацию, душную, ядовитую, внушающую страх и омерзение. И эти двое были завернуты в невидимые ядовитые коконы своей темной силы.
После этого отца как подменили: он от каждого шороха по ночам просыпался, вставал и с топором в руках на двор выходил. Не то чтобы боялся — злой был. Из дома редко стал отлучаться. К Трезору-пустолайке добавил двух щенков-волкодавов, но один издох в страстную пятницу, и отец не сомневался, что собаку отравили по злому умыслу. А главное — уезжать передумал, когда подошло время хлеб везти продавать.
И поехал Сёмка сразу после Пасхи с обозом в Москву, а когда вернулся, уж лето начиналось, яблони цвели. Думал попить-погулять, да не тут-то было: отправил его отец по деревням, скупать остатки хлеба. Хоть и стояли отцовские амбары на въезде в город, а все ж выгодней было самим по деревням проехаться, чем ждать, когда мужики в город хлеб повезут.
Вот приехали Сёмка с отцовым приказчиком в Ужово — был вечер, ночевать там хотели, стали на крайний двор. Сёмка сразу углядел девок у качелей на краю села, много их собралось, наверняка и с соседних деревень тоже. Ужовские парни встретили его холодно, кланяться не стали, но расступились почтительно, а девки навострили ушки, закраснелись, смотрели на Сёмку украдкой, стыдясь своего интереса. Он встал у толстого дерева и просто стоял, не вступая в игры. Приглядывался.
Одна девка ему понравилась — веселая, лукавая, посмелей других, — но стоило посмотреть ей в глаза, как она тут же бочком, незаметно отступила в сторону. И словно невзначай от Сёмкиного взгляда ее прикрыл белобрысый конопатый парень.
А потом Сёмка увидел ту самую девку, что спасла его на Масленицу. Она шла к качелям со стороны леса, и ужовские парни тут же повернули головы в ее сторону. Даже рты разинули. Сёмка тоже едва не раскрыл рот — он-то думал, что на Масленицу девка привиделась ему спьяну. Но он сразу ее узнал, издалека. И сарафан на ней был тот же, синенький.
Кто-то из ужовских, пошустрей остальных, подскочил к девке поближе, но Сёмка не из робких был: отошел от дерева, шага три к ней сделал и посмотрел со значением. Ужовский вокруг нее вьюном вьется, а она глаза опустила и на Сёмку изредка так посматривает. Глаза — синей сарафана: вспыхнут на миг, обожгут и снова в землю упираются. Сёмка поманить ее хотел, но сразу понял: не пойдет она. Он еще постоял немного из гордости, а потом подошел и сразу за руку ее взял. Имя спросил — Олёнкой ее звали.
