.
В ответ на это горьковед Борис Бялик выступил с защитой «горьковского подхода» к соцреализму. В статье «Надо мечтать!» он заявил, что «именно величие нашей действительности ставит с особенной силой задачу возвеличивания советских людей, […] именно возвышенный характер советских людей ставит с особенной силой задачу возвышения над действительностью, […] именно бурная стремительность движения нашей жизни ставит с особой силой задачу забегания вперед, в будущее, в завтрашний день»[216].
Ермилов выступил в роли «модератора». Оказалось, что в соцреализме потому нельзя стало говорить о слиянии реализма с романтизмом, что романтизм уже просто не требуется (о чем «мечтать», когда все уже сбылось?). Этим ситуация отличалась от 20–х годов, когда они сосуществовали и многие предсказывали их слияние. Соответственно ведущие теоретики литературы сталинского времени (по учебникам которых учились советские студенты) сталкивались с проблемой примирения реализма и романтизма в соцреализме. «Теория литературы» Геннадия Поспелова решала проблему так: «При социалистическом строе верно показывать действительность – значит утверждать социализм. […] Утверждая действительность строящегося социализма, выражая пафос его героических дел, советские писатели обычно обнаруживают вместе с тем и романтические настроения, возвышенные мечты о производственных победах и завоеваниях советской науки, о грядущем освобождении всего человечества»[217] (иначе говоря, мечтать следует о чем‑то совершенно запредельном). Благодаря этим романтическим настроениям, утверждал другой учебник теории литературы, советская литература создавала «героев, типичных для нашего необыкновенного по своей героике и грандиозности времени»[218]. Выходило, что «романтизм» есть понятие «хронологическое» (просто «само наше время» «необыкновенно», т. е. «романтично»). Тут действует закон, который, согласно «Теории литературы» Леонида Тимофеева, состоит в том, что «реализм сосредоточивает свое внимание на определившемся, романтизм – на определяющемся. Между ними нет непроходимой грани. Более того, чем глубже реализм будет вглядываться в явление, тем отчетливее он будет улавливать и перспективы его развития, будет говорить не только об определившемся, но и об определяющемся. […] Чем глубже и полнее реалист разбирается в действительности, тем, следовательно, теснее должен он сближаться и с романтическим изображением действительности в ее угадываемом на основе трезвого анализа развитии. Поэтому реализм в своем последовательном развитии должен необходимо сливаться с романтизмом»
