Крыши Тегерана | страница 2
Меня отвозят в палату с кроватью, и Яблочное Лицо говорит:
— Сейчас сделаю укол успокоительного, и тебе полегчает, миленький.
После укола голова и руки становятся невыносимо тяжелыми, а глаза незаметно закрываются.
1. Лето 1973-го. Тегеран
МОИ ДРУЗЬЯ, МОЯ СЕМЬЯ И МОЙ ПЕРЕУЛОК
В Тегеране принято летом спать на крыше. После полуночи сухая жара спадает, и те, кто спит на крышах, просыпаются рано утром вместе с солнцем, надышавшись свежего воздуха. Моей матери это не нравится, она часто напоминает, что каждый год с крыш падают сотни людей. Выслушивая эти предупреждения, мы с моим лучшим другом Ахмедом тайком улыбаемся друг другу, а потом поднимаемся по лестнице, чтобы провести ночь под звездами — такими близкими, что, кажется, до них можно дотянуться. Переулок внизу превращается в мозаику из теней и света. По пустынной улочке медленно тарахтит машина, стараясь никого не разбудить, а в отдалении беззлобно лает бродячая собака.
— Тебя зовет мать, — бормочет в темноте Ахмед.
Я с улыбкой примериваюсь для дружеского пинка, но Ахмед без труда откатывается в сторону.
Наш дом — самый высокий в округе, поэтому с нашей крыши лучше всего видно небо. Мы с Ахмедом называем звезды в честь друзей и любимых.
— У каждого есть своя звезда? — спрашивает Ахмед.
— Только у хороших людей.
— И чем ты лучше, тем больше твоя звезда?
— Больше и ярче, — говорю я каждый раз, как он задает один и тот же вопрос.
— И твоя звезда направляет тебя, когда ты в беде?
— Твоя звезда и звезды людей, которых ты любишь.
Ахмед закрывает один глаз и поднимает большой палец, чтобы заслонить звезду.
— Мне надоело смотреть на твое большое толстое лицо.
— Тогда заткнись и спи, — говорю я со смехом.
Я смотрю на бархатные провалы между светящимися точками.
Опуская взгляд к земле, я вижу знакомые очертания горной цепи Эльбурс, которая протянулась между пустыней и сине-зеленым Каспийским морем. На миг я отвлекаюсь, пытаясь понять, черная ли темнота или такая темно-синяя, что по контрасту кажется чернильной.
— Интересно, почему люди так беззастенчиво боятся темноты? — размышляю я, и Ахмед прыскает.
Его забавляет мой необычный словарь. С ранних лет я много читал. Однажды, когда собрались наши родственники и друзья семьи, отец позвал нас с Ахмедом и спросил меня, что такое жизнь. Я не задумываясь ответил, что жизнь — это случайная последовательность умело составленных эпизодов, свободно связанных воедино цепочкой характеров и времени. Друзья отца зааплодировали, чем очень меня смутили. Ахмед прошептал, что скоро мне торжественно присвоят звание мудрейшего семнадцатилетнего в мире, в особенности если я буду продолжать говорить слова вроде «беззастенчиво» и «умело составленные эпизоды».