. Вот и все. Тэн, рассказав о происшествии, стремится привести все изложение к наперед поставленному тезису, чтобы потом естественно перейти к описанию следующих событий, авторами коих должны явиться те же «голодные, бандиты и патриоты»
[3].
Но еще в гораздо большей степени сочинением на заданную себе самому тему является и небольшая статья Бодона (Beaudon), специально посвященная «делу Ревельона» [4]. Разница лишь та, что у Тэна тезис был антиреволюционный, а у Бодона, совершенно обратно, задача заключалась в том, чтобы обвинить двор в искусственном провоцировании беспорядков. У Тэна нет доказательств для его тезиса, взятого во всей полноте, но он, хоть, излагая события, ссылается на некоторые материалы, и вообще за ним остается та бесспорная заслуга, что он первый обратил внимание на все это дело, а у Бодона ни одной ссылки на всех шести страницах его статьи мы не встречаем, и просто он декретирует свои предвзятые положения. Сознавая, очевидно, некоторую непрочность подобного метода, он кончает статью свою такой сентенцией: «Когда деспотическое и испорченное правительство усматривает в народе возбуждение, которое может стать страшным, то оно организует возмущение, чтобы доставить себе случай отразить страсти террором. Такова причина, таковы последствия дела Ревельона, которое навсегда осталось темным, потому что виновники этого преступного акта вовсе не оставили следов своих гнусных интриг, которые выясняются только сцеплением фактов». Ни малейшей цены все эти голословные фразы не имеют.
С Бодоном не согласен Тютэ (Tuetey), автор многотомного указателя, без которого шагу нельзя ступить никому из занимающихся изучением рукописей, хранящихся в Национальном архиве и относящихся к революционному периоду [5]. В предисловии к первому тому своего указателя он говорит о деле Ревельона на основании документов Национального архива, и, отвергая, конечно, за полной необоснованностью рассуждения Бодона, Тютэ мягче относится к «делению» Тэна, но в конце концов отвергает и его, или, точнее говоря, из «голодных, бандитов и патриотов» оставляет лишь третьих: «все эти рабочие и поденщики в лохмотьях, которые бросились на приступ к домам Ревельона и Анрио и с неописуемой яростью разбили и опустошили все, не были ворами, не были вульгарными злодеями, привлеченными добычей, но смотрели на себя как на народных мстителей, восставших против долгого гнета, вооружившихся и сражающихся за дело третьего сословия»
