Центральные двери церкви были наглухо закрыты. Я подошел к
боковому входу и нажал на кнопку звонка, думая о том, что мне делать и где
искать ночлега, если в храме никого не окажется. Мне, однако, повезло.
Послышались шаги, заскрежетал ключ в замке, дверь отворилась. Передо мной
стояла довольно красивая женщина лет тридцати пяти, с тонкими подведенными бровями,
с непокрытой головой, в сером, неброском, но элегантном костюме. В ее глазах
сквозило сдержанное и вполне благопристойное любопытство.
— Добрый вечер, отец Иоанн, — сказала она. — Я вас ждала. Мне позвонили из
епархиального управления и сообщили о вашем приезде. Позвольте представиться:
староста прихода Елизавета Ивановна. Проходите, пожалуйста.
Благословения Елизавета Ивановна не попросила.
Я сделал шаг вперед... и тут произошло неожиданное: наши
взгляды встретились вновь. На этот раз непредвиденным образом и для меня, и для
нее. Она, конечно, ожидала, что мое внимание сразу же будет привлечено к интерьеру
храма. Это было естественно, и естественно было ее желание увидеть мою реакцию.
Не знаю, что меня заставило взглянуть на нее... Что-то заставило... Она
находилась слева от меня, чуть-чуть впереди... И она не успела отвести глаз. Ее
взгляд был острым, колючим, он полоснул меня как бритвой. Но главное было не в
этом. В острие ее взгляда сконцентрировались все ее мысли, желания, вся ее
жизнь, все существо... И все это оказалось раскрытым для меня. Я ее понял, и
она это поняла. На какой-то миг она растерялась, не зная, как вести себя
дальше: сделать вид, что ничего не произошло, и вновь надеть на себя
благопристойную маску или... или, отбросив дурацкие приличия, предстать передо
мною такой, как есть. В этом состоянии растерянности я оставил ее у входа.
В храме был полумрак. Не поворачиваясь к Елизавете Ивановне,
я сказал:
— Зажгите, пожалуйста, свет.
Однако, прежде чем вспыхнуло паникадило, я с ужасом увидел,
что в иконостасе почти не осталось икон. При электрическом свете стали видны
грязные ржавые потеки на сводах и стенах. Краска живописи шелушилась и отходила
клочьями. На полу храма стояли лужи.
— Что здесь происходит? — спросил я.
Тонкие напомаженные губы Елизаветы Ивановны растянулись в саркастической
улыбке. Она, видимо, все-таки решила не валять дурака и предстать передо мною
такой, как есть.
— Как вам известно, в храме полгода не было служб.
— И что из этого следует?
— Следует то, что вы видите, — с издевкой произнесла она.
