Поселились они, значит, живут
тихо и спокойно. Дня два-три. Потом на заводе зарплата случилась. В этот самый
день они и разбуянились. Сначала, ну все как у людей: прошмыгнули мимо нашей
лавочки с полными звенящими сумками, выходили потом веселыми и разговорчивыми
покурить. А потом все и началось. Кричат, ругаются, поодиночке выбегают во двор
— снова ругаются. Слов наших вразумительных не слушают. Кончилось тем, что
подрались и получили строгое внушение нашего доброго участкового.
И вот те снова. Тут играет
музыка, люди тихо про культуру без выражений говорят, про скрипки и барабаны,
шашлыки кушают и радуются. Вдруг — крик, будто кошку за хвост дергают. А это
наша Иришка поревновала Диму своего к новой красавице Маргарите Димитриевне,
супруге нашего Павлика. Так нет, чтоб как все! Пошипеть там немного, ущипнуть
под столом — какой там! Увидела, как Дима красотой женской залюбовался… Так,
милая, это ж все мужички засмотрелись, как она появилась. Что здесь такого? И
никто за это мужичкам своим ничего особенного не устраивал. А эта Иришка, как
увидела такой явный интерес к другой красивой женщине — трееесть его кулачком в
глаз, и в крик: «Убивают! Караул! Помогите!» Какой там убивают, когда Димочка
глазик кулачком потирает, головкой эдак вот потряхивает и задумчиво людей
разглядывает.
Тут уж я не выдержал и ринулся на
солидарную помощь. Подступил к разбушевавшейся Иришке и давай урезонивать. Что,
мол, ты это на мужа своего законного ни за что ни про что руку поднимаешь! Да
разве только он один красотою Маргариты Димитриевны любуется? Да мы тут все,
как один, радуемся, глядучи на эдакую достаточность, потому как на то она и
красота, чтобы людей радовать. И не только на Маргариту Димитриевну любуемся
мы, но и на Капитолину Игнатьевну, потому как и ей тоже красоты и достоинства
отмеряно в большой полноте. А мужа в глаз ударять — это неправильно и людям
окружающим — соблазн нехороший. Иришка успокоилась малость, подышала поглубже,
а сама и говорит мне, что, вроде того, ничего страшного не случилось, и
просила, чтобы я им не мешал по-ихнему, по-домашнему, значит, отдыхать. Потом
обняла своего раненного в глаз мужа за шею и повела домой. И была у них
непонятная народу между собой симпатия.
То ли по причине моего резонного
заступления, то ли просто потому, что человек завсегда уважает другого, когда
тот его уважает, только приходит однажды ко мне Дима и предлагает прослушать
его мечту-идею. Я в это время как раз изготовление щей с грудинкой завершил,
насыпал ему в миску, и мы слушали друг друга в процессе дегустации и насыщения.
