– Зря. Это так приятно. Особенно, когда нераздельно и
безответно.
– А по-моему, это страшное мучение. Я этого боюсь.
– Тебе вообще в этой жизни ничего бояться не стоит.
– Правда? Почему?
– Потому что… Потому что у тебя есть всё: папа, …мы…
– А ты?
– …И я.
– Да?
– Ну, да…
– Хорошо. Это очень хорошо. Ах, как хорошо!
– Гм-гм! – прозвучало ударом хлыста по голенищу.
– Вернуться к шагу?
– Да, если можно.
– Слушай, а чего ты так боишься?
– Это не страх. Это – опыт. Что резво начинается, то быстро
кончается.
– Значит, ты не хочешь, чтобы кончилось?
– Нет. Мне вообще нравится, когда только начинается и не
кончается никогда.
– И мне тоже.
– Тогда все нормально. Мы пришли к полному кон… консоль…консенсусу!
– И что дальше?
– Мне стихи писать, тебе – слушать и оценивать. Ну, там,
ежели пельмешки или еще чего из салатов – тоже не лишнее.
– Ах ты… купец-молодец!
– Да вот.
– «Суров ты был. Ты в молодые годы учил рассудку страсти
подчинять. Учил ты жить…»
– Стоп! Там дальше галиматья. Не стоит ее повторять.
– Счастье и свобода по-твоему галиматья?
– В их понимании – да!
– А есть другое? Не их?..
– Есть.
– Ты меня познакомишь?
– Обязательно. А сейчас опять – шагом… Медленно, спокойно,
тихо, …легко. Вот как эта процессия, – указал он на дорогу.
Они шли вдоль газона с длинной цветочной клумбой. По ярко
освещенной розовым светом дороге медленно ехала поливочная машина. Перед ней
невысокий, но очень серьезный работник в желтой спецовке тянул шланг. Прямо на
ходу, у очередной клумбы, из шланга начинала брызгать вода, вздымая вокруг
мелкие брызги с густым цветочным ароматом. Со стороны выглядело так, будто
погонщик ведет за хобот огромного механического слона. Почему так поздно?
Видимо, им не хватило дня и вечера. А может, их наказали за какую провинность и
заставили работать сверхурочно… Как бы там ни было, желтый мужичок со шлангом и
поливочная машина делали свое дело серьезно, с чувством собственной значимости
и глубоким осознанием производственной необходимости.
– Сережа, – попросила девушка, – прочти что-нибудь для меня,
а? Ну, как ты читал для Валентина.
– Ладно, – иронично улыбнулся тот. – Сама напросилась…
Помнишь, на вечере ты сидела за столом с каким-то меланхоличным мужиком?
– Да это был Стасик, друг детства! Ну, что мне на ночь глядя
одной что ли в собрания ходить? Да и кто меня отпустит?.. Зато, как услышала
тебя, для меня весь мир перестал существовать…
– Однако, между твоим воркованием с другом детства и моим
выступлением я успел написать вот что… Называется «Пророчество любви»:
