– Ах, как я понимаю эту чуткую девушку! – В замешательстве
кашлянул хозяин, не привыкший к забвению своей персоны, и растерянно оглянулся.
– Только Вася здесь еще работает, – проворчал он, подойдя к художнику.
Василий тонкими округлыми линиями выводил женский профиль.
Его лицо, руки и бархатную толстовку нарядно покрывали пятна краски.
– Так. И здесь наша таинственная принцесса белой ночи. О,
даже в двух вариантах: один для тела, другой для души. И это понятно. Ладно,
пойду… в кабак и напьюсь, как самая грязная свинья.
– Что вы, не надо, – сказала девушка, с трудом отрываясь от
созерцания поэта. – Если из-за меня, то не стоит. Хотите, я вас чаем вкусненьким
угощу?
– Хочу, – кивнул Валентин, смягчив лицо. – У меня такое
чувство, что мне с вами приходилось где-то встречаться. Как ни банально это
звучит…
– Не удивительно, вы иногда заглядываете в кабинет моего
папы.
– Ну вот же! – хлопнул он себя по лбу. – Так вы та самая
Наташа? Ну да. Как тесен мир. Кажется я продолжаю сыпать банальности.
– Это ничего, – улыбнулась девушка по-матерински, протягивая
ему чашку, – учитывая, что это правда.
– Кажется, я теперь понимаю моих добрых друзей, у которых
так неподдельно сияют глаза. Кажется вы, Наташенька, подарили им день
вдохновенья.
– Если это так, я только рада.
– Ну, ладно, с этими двумя парнями все ясно. А чем нас
порадует любитель шикарной жизни и престижных авто? – спросил он, повернувшись
к Борису.
– А вот, вашество-с, гражданин начальник, – сказал тот, в
шутовском поклоне поднося ноутбук к глазам хозяина. – Эссе-с.
– Я с твоего позволения прочту вслух? – спросил он писателя.
И, получив в ответ согласный кивок, стал медленно, чуть не по слогам читать:
«Ее прозрачные глаза, полные слез, неотрывно глядели на
нищего. На его ветхое пыльное рубище, едва покрывающее серую наготу; на черные
опухшие руки и одутловатое лицо с набрякшими щеками и редкой щетиной; на
спутанные волосы, облепившие усохший, изрезанный шрамами череп. Тонкие девичьи
тонкие пальцы лихорадочно перебирали внутренности кисейной сумочки в поисках
хоть каких-то денег. Но, безуспешно! Тогда она сняла с себя манто из горностая,
положила к дырявым башмакам и, покачиваясь, ушла прочь. Ее худенькая спина под
шелковым платьем сотрясалась от рыданий. Нищий удивленно смотрел на
переливчатый мех манто и шепотом повторял: «Зачем так-то, барынька? Зачем
так-то!..» До головокружения пахло свежей листвой. А высоко в небе собирались
полчища лиловых туч».
