Что вышел за обычные пределы.
Я изучил телесную «любовь»
И был циничным, грубым и липучим.
Но сердца лёд не растопил огонь,
Зажженный Эросом, животным и дремучим.
И вот явилось это существо!
…Нечеловечески тиха и световидна,
Как бабочка прозрачна и невинна,
Как море неохватно глубоко.
Как многое впитало и несло
Такое хрупкое телесное созданье!
И треснуло, расселось мирозданье,
А сердце потеплело, ожило.
О, сколько сладких мук я пережил,
Ночей бессонных испытал круженье
Пока сумел озвучить предложенье,
Пока ответ обратно получил.
Она была тиха и простодушна,
Стояла близко – руку протяни.
Но, лишь касаясь ступнями земли,
Парила в иномирности воздушной.
Встречались наши руки и глаза
И опускались, будто от ожога.
Я знал, что ты робка и недотрога –
– в себе такого не подозревал.
Ты освещала и преображала,
Все, чего рука твоя касалась.
Воздухом твоим легко дышалось,
И вокруг тебя жила весна.
Когда мы были вместе, всё вокруг
Живое, гибкое − тянуло к нам ладони
И солнце выходило из заслона,
И ночью звезды завершали круг.
Мы проживали день за целый год,
Неслись недели, обгоняя свет.
Минута, замирая, длилась век.
И знали мы, что это ненадолго.
… Она меня тогда впервые обняла,
прижалась так, как будто умирала,
и плакала, и руки целовала.
Все объяснила и… к нему ушла.
А я кричал ей вслед!
А я вздыхал ей вслед.
А я шептал ей вслед:
«Хоть сердце и болит,
Прости, любимая,
что я
…не инвалид!..»
– Только, чтобы написать такой стих, стоило родиться, –
прошептала девушка, в полной тишине.
– О, несчастная! – прогудел Борис, но взглянув на Наташу,
спешно пояснил: – …Девица та, что к Васькиному коллеге ушла. Уходить, так к
прозаику! Красивому и подающему надежды…
– Сережа, это автобиографично? – спросил Василий, шмыгнув
носом и промокая рукавом глаза.
– О чем вы! Бросьте препарировать тайну! – взревел чей-то
голос, и все резко оглянулись. В дверях, опершись плечом на дверной косяк,
стоял высокий блондин в элегантном белом костюме с мужественным загорелым лицом.
– Валентин! Брат! – хором закричали сожители.
– Вот решил соскучиться. Заглянул на огонек, и кажется не
зря. Серега, если бы это для тебя что-нибудь значило, – сказал Валентин, шагая
к поэту, раскрыв объятья, – я бы тебе белый «мерс» подарил за эти вирши.
– Если поэту машина не нужна, могу я получить, – заботливо предложил
Борис.
– А теперь что-нибудь эдакое, родное! – сказал Валентин. –
Чтобы душу согрело!
– Вот это я, Валь, тебе написал. Называется «Разговор с
другом» – поэт опустил голову и задумчиво, немного нараспев прочитал:
