Тёмное прошлое известной балерины осталось тайной за семью печатями.
Наоми едва исполнилось шестнадцать, когда её maman умерла от гриппа, и девочке, чтобы прокормить себя, пришлось выйти на подмостки. Она к тому времени уже была довольно хорошо развита, и с помощью соответствующего макияжа и нарядов вполне могла сойти за двадцатилетнюю. Времена были тяжёлые, а деньги получалось заработать приличные.
У Наоми не было ни душевных метаний по поводу своего занятия, ни каких-либо моральных предубеждений. Каждый получал то, что хотел, и никому это вреда не приносило. Так что она никогда не стыдилась того, чем занималась. Тем не менее, всё же хранила своё прошлое в секрете, потому что понимала — другие могут не разделять её взглядов.
Наоми целый год копила деньги, а потом ушла из бурлеск-салона. Она всегда мечтала стать балериной и не желала, чтобы пропали даром все те уроки, на которые с трудом наскребала деньги её мать, и все те усилия, которые приложила Наоми, дабы оправдать жертвы, принесенные её матерью ради образования дочери. Так или иначе, но Наоми всё удалось…
«А потом я умерла».
Наоми хотела бы, чтобы Конрад увидел в ней балерину, которой она когда-то была — блистающую на сцене, в роскошном наряде, разрумянившуюся от гордости, утопающую в бурных овациях. Счёл бы он такую Наоми привлекательной?
Девушка мрачно вздохнула. Этого ей никогда не узнать.
Что несёт завтрашний день для неё и для Конрада, этого вампира-убийцы с могучим телом и больным разумом?
— подумала Наоми перед тем, как окончательно погрузиться в свой призрачный сон. —
Призрак не возвращалась целую ночь.
И он негодовал на неё за это.
Лишь далеко за полдень следующего дня Конрад вновь ощутил аромат роз. Свет вечернего солнца заливал всю комнату, тем не менее, он мог видеть, как призрачная девушка прошла прямо сквозь закрытую дверь. Теперь он знал, что нужно искать, как высматривать её, словно скрытый текст в графической головоломке.
Посетительница вела себя так, будто и не уходила. Она с рассеянным видом прилегла на матрац и закинула свои изящные руки за голову. При этом её длинные волосы разметались по простыням чёрными, блестящими локонами, ярким пятном выделявшимися на белом фоне, а бледная грудь едва не выскочила из корсета платья.
Она, без сомнений, была прощена.
Однако, если в Конрада ещё не вдохнули жизнь, то почему это зрелище так пленило его? Почему оно заставило его клыки болезненно заныть?
