Сюжет «Книги имен» можно пересказать двумя-тремя фразами, да и для экранизации ее не потребовалось бы много пленки — вполне хватило бы десятиминутного ролика. Но стоит ли уточнять, что как в том, так и в другом случае суть романа не была бы передана ни в малейшей степени? Хотя это были бы забавные, трогательные и печальные кадры: вот немолодой сотрудник архива балансирует под потолком на шаткой стремянке, перебирая карточки с именами и датами: рождения, браки, смерти. Вот он рыщет по улицам в поисках обладательницы одного из этих имен. Вот, наконец, находит — как всегда, слишком поздно… Ну и где же тут то, ради чего стоило бы браться за книгу? Подобный вопрос могут задать те, кто никогда не читал романов Сарамаго. Те же, кто с его творчеством знаком, лишь радостно потрут руки в предвкушении. Им не нужно объяснять, сколь богатые дары сумеет извлечь этот автор из столь скудного, ничем не примечательного сюжета. Ибо наличие ладно скроенной и крепко сшитой интриги для Сарамаго — дело третье, если не десятое. Главное достоинство его книг не в событийных коллизиях, но в том, как о них поведано.
Кстати, появление на сцене в качестве главного героя сотрудника архива — момент не случайный и, по всей видимости, автобиографический. Ведь именно представитель этой малозаметной, но совершенно незаменимой профессии стал в свое время «крестным отцом» писателя, самочинно вписав в его метрику вместо настоящей фамилии де Соуза давнее прозвище их семейства — местное название дикой редьки. Благоприобретенная фамилия оказалась воистину говорящей: едко саркастичный, пряно горький стиль Сарамаго неизменно оказывал и оказывает на читателя отрезвляюще бодрящее, проясняющее, целебное действие. Про его книги уж точно не скажешь, что они «редьки слаще». «Любезность» архивариуса не осталась безответной: своему герою писатель уступил собственное имя — Жозе.
«Книга имен» вышла из-под пера уже всемирно известного писателя, автора таких романов, как «Воспоминание о монастыре», «Год смерти Риккардо Рейса» (Рейс — девичья фамилия первой жены писателя — еще один автобиографический момент?), «Каменный плот», «Евангелие от Иисуса», хотя до Нобелевской премии еще и оставалась пара лет. Книга эта, как и предыдущие, касалась «вечных» тем и в их числе — вполне традиционного для Сарамаго вопроса жизни и смерти. Пожалуй, именно здесь автор впервые не просто попытался заглянуть за грань небытия, как, скажем, в «Годе смерти…», и не просто признал закономерную неизбежность конца, как в романе «Каменный плот», но бросил смерти вызов, предложил ей ни много ни мало отступить. Эта тема позднее получит свое — более акцентированное и мощное — развитие в великолепном романе «Перебои в смерти», однако именно в «Книге имен» она прозвучала в первый раз.
