А в моём мозгу как молотом стучала одна мысль: «С ним Христос! С ним Христос!»
И я почувствовал жажду говорить много, громко, с увлечением, волнуясь и так же почти плача от горя и гнева, как Николай Эдуардович.
— Ужели они не понимают, — заговорил я, почти задыхаясь, подражая ему по внешности, но ещё более холодея внутри, — что народ, начавший свою революцию с хоругвями и пением «Отче наш», если Церковь не остановит своим авторитетом, способен дойти до такого зверства, которого не видало ещё человечество и от которого содрогнётся мир?
Слова эти, видимо, страшно поразили его. Он затрепетал весь, точно подстреленная птица, подался ко мне и посмотрел на меня таким взглядом, которого я не мог вынести. Как он походил тогда на Христа-младенца на старинных иконах. Перед ним, как и перед Христом, видимо раскрылась тогда картина будущих страданий, слёз, крови, насилий и жертв.
О, какая безумная зависть тогда вспыхнула во мне! Хотя бы на миг почувствовать такую же любовь к людям, хотя бы на миг чужие страдания заставили от ужаса сжаться сердце. Но я представил себе картину всех грядущих зверств — и на сердце не было ничего, кроме проклятой, томительной пустоты.
«А всё равно, — с бешенством, заглушая в себе приступы страха и зависти, решил я, — пусть все дохнут, наплевать мне… Пусть режут друг друга и сосут кровь жертв своих неистовств. Что мне за дело до их мучений! Кто велел любить и страдать за других? Я не хочу и не буду, и нет надо мной господина — всё сгниёт, всё пойдёт прахом… И кровь, и слёзы, и земля, и солнце — всё застынет. Ничего нет: всё прах! Делаю, что хочу… думаю, что хочу…»
И была какая-то особенная сладость в том, что никто не знает моих тайных дум.
Но прав ли я был? Действительно ли он ничего не чувствовал, или, может быть, что-то смутное, бессознательное проникало уже тогда в его душу…
— Иногда я чувствую приближение Антихриста, — тихо сказал он, — это самые мучительные минуты моей жизни… вот и теперь то же… Тогда мне кажется, скоро всему конец.
При последних словах он остановился предо мной и в упор посмотрел на меня глубокими, потемневшими глазами. Я не выдержал этого взгляда. Я опустил глаза и неожиданно для самого себя сказал:
— Да, Антихрист придёт очень скоро.
Кажется, ничего никогда не говорил я с такою твёрдостью. Я ясно почувствовал, что это была не моя искренность, а настоящая, такая же, как искренность Николая Эдуардовича.
«Что это значит?» — бессильно мелькнул вопрос, но в ответ не было никакой мысли, только вдруг стало жутко смотреть в чёрные окна, за которыми серели снежные силуэты.
