Рисунки были
четкими, обведенными охрой.
Иероглиф с
изображением взрыва околдовал Тувалкаина. Из контекста линий, ямочек, точек и
сколов можно было предположить, что... НИЧТО разлетелось на осколки. Адам и Ева
до взрыва управляли движением планет и звезд - после него прародители
изображались весьма ущербными. А каждый осколок взрыва был (как бы!) - был
осколком самого Адама. Каждый человек, и уже родившийся, и еще не родившийся, были
осколками взрыва.
Тувалкаин
посмотрел в самое начало иероглифов. Художник-летописец намекал, что взрыв -
только то, что понял со слов ангелов его жалкий человеческий ум. Адам руками
закрывается от осколков, будто побаивается своих детей, потому что взрыв
произошел по вине прародителей. Адам боится, что дети, узнав правду, станут
упрекать его. И вот Каин упрекает Адама, а на предыдущем... На предыдущем
иероглифе Каин убивает человека, очень похожего на себя.
"Боги! -
про себя радостно вскричал Тувалкаин. - Ваша воля!" - Но вслух сказал:
- Чушь!
- Чушь! - тут
же угодливо поддержал Ир. - Прикажете уничтожить?
Тувалкаин
промолчал. "Дурак!" - подумал он, глядя на уродца.
В правом
нижнем углу писаницы люди строили большой корабль... Люди на башнях города -
ниже волнообразной линии, символизирующей воду...
Уродец Ир
что-то говорил, но Тувалкаин не слушал его, хотя кивал его словам.
- Что с вами,
господин? - Ир посмел дотронуться до руки Тувалкаина. - Вам плохо?
Тувалкаин
очнулся.
- Нет, - сказал
он спокойно, - с чего ты взял?
- Вот
каменная полка, где скульптор разводил огонь, - говорил Ир, показывая своей
крохотной ручонкой, а тоном намекая, что пещеру осмотрел тщательно. - Дым
уходил в щель.
Тувалкаин
похвалил Ира за усердие.
- Все оставить,
как есть, - сказал господин и повторил: - Оставить все, как есть.
- Но,
господин, как я должен сказать об этом вашему отцу Ламеху?
Тувалкаин
недовольно поморщился.
- Я сам ему
все расскажу, а ты... если испортишь хоть один иероглиф, я поставлю твою голову
на место!
8. Каменная
громада города, строго заставленная изнутри высокими зданиями, одиноко
возвышалась над хлебной равниной. Ехали быстро. Башни были отчетливо видны до
каждого валуна в низком красноватом солнце. До стен, казалось, еще далеко.
Вдруг кони сделали крутой поворот и выпрыгнули из высоких хлебов у самых ворот
в виде огромной козлиной головы с открытой пастью. Часовой дует в рог,
приветствуя Тувалкаина. Звеня цепями, с хриплым лаем бросаются из-под ворот
псы. Кони ныряют в подземелье, проносятся по мосту над подземной пропастью,
снова - свет, гремит булыжник под копытами.
