В гневе я возвращаюсь в комнату, захлопнув дверь ударом ноги.
Франческа смотрит на меня несколько иначе.
— Кроме шуток, ты комиссар? — мурлычет она.
— Да вроде того, — огрызаюсь я, натягивая шмотки.
— Полицейский?
— Нет, народный!
Она грустно улыбается.
— Насколько я поняла, мы разбегаемся?
— Наслаждениям и радостям рано или поздно приходит конец, красавица моя. К сожалению, мне не удалось произнести заключительную часть своей речи, но тем не менее ты могла получить общее впечатление о моей личности. Надеюсь, ты не очень разочарована и я останусь в числе твоих близких…
Сказав это, я начинаю завязывать галстук.
— Эй! — зовет меня настойчивая партнерша. — Я хотела бы спросить тебя еще кое о чем…
— Тебе нужны деньги на такси?
— За кого ты меня принимаешь? Мне только хотелось бы знать…
Она проводит рукой по своим стриженым волосам таким нежным и соблазнительным движением, каким обычно поправляют волосы девушки-стриптизерши.
— Как ты находишь мою стрижку?
Я смотрю на копну упаковочной соломы неопределенного цвета, которую она пытается пригладить растопыренными пальцами, как граблями.
Неутихшая досада заставляет слететь с моего языка гадость.
— Избыточной, — говорю я. — Если бы тебя и еще семнадцать твоих подруг обрить наголо и разложить на лугу, то получилась бы площадка для игры в гольф.
Я быстро целую ее в голову, больше похожую на одуванчик, и убегаю.
Глава (как говорится) вторая
Когда я выхожу из пристанища алкоголиков и любовников на улице Вдохов и Выдохов (бывшей Охов и Вздохов), дождя больше нет.
Выхожу, как осел, один. Как это говорится? После соития всякий зверь грустен? Не знаю, может быть, но в моем случае он спешит.
Спешит и бросает свою партнершу.
Кроме того, зверю пора вновь обрести свои мысли, свои сигареты и свою независимость. Следует еще сказать, что женщине после соития нужно намного больше времени, чем мужчине, чтобы вернуться в обычное эмоциональное состояние. У мужчины все быстрее. Как телескопическая антенна: вытянулась — убралась. Уж не говоря о том, что мужчине одеться — раз плюнуть.
Размышляя об этом и досадуя, что не выполнил с Франческой и половины обычной программы, я выскакиваю из гостиницы. Собственно, это даже не гостиница, а меблированные комнаты… если считать мебелью видавшую (как я уже говорил) виды кровать, видавший еще больше стул и фаянсовый предмет, ослепший от этих видов.
Я останавливаюсь и оглядываю улицу. Замечаю малого на противоположном тротуаре, старательно делающего вид, что читает газету. Повторяю, что он лишь делает вид, поскольку у него в руках «Нация», а ее приобретают для чего угодно, только не для чтения.
