И осознание
этого причиняло
боль.
Но теперь
рядом с Эммой
был свирепый,
но божественно
привлекательный
ликан, который,
похоже, не мог
оторвать от
нее своих рук.
И она боялась,
что, даже ненавидя
Лаклейна, станет
как губка впитывать
каждое его
прикосновение,
умолять, только
бы снова почувствовать
его руки на
своем теле.
- А если
я засну? – тихо
спросила она,
отчего ее легкий
акцент стал
более заметен.
- Засыпай.
Я не против, -
ответил он,
продолжая
разминать ее
шею и хрупкие
плечи.
Из горла
Эммы вновь
вырвался стон,
и в этот раз
она сама откинула
голову ему на
грудь. Казалось,
еще никто вот
так не касался
Эммы. Ее капитуляция
не подразумевала
согласия на
секс, но Лаклейн
решил, что сейчас
она готова
отдать все,
только бы он
не останавливался.
Вампирша
словно изголодалась
по ласке.
Он
припомнил свой
клан и былые
дни. Там никто
не боялся быть
грубым или
резким. Мужчины
всегда находили
какой-то предлог,
чтобы прикоснуться
к своим женщинам.
И если ты сделал
что-то хорошо,
то буквально
получал сотню
хлопков по
спине. Большую
часть времени
Лаклейн проводил
в окружении
семьи, с одним
ребенком, сидящим
у него на плечах,
и парочкой
других, вцепившихся
в его ноги.
Он
представил
себе Эмму пугливой
малышкой,
взрослеющей
в Хельвите,
вампирской
цитадели,
расположенной
в России. Хотя
их крепость
была украшена
золотом, она
оставалась
затхлым и темным
местом - что
ему было известно,
как никому
другому, учитывая,
сколько времени
он провел в их
темнице. По
сути, Эмма даже
могла находиться
там, когда его
заковывали
в кандалы, если,
конечно, к тому
времени уже
не отправилась
в Новый Орлеан.
Вампиры,
что населяли
Хельвиту, были
также холодны,
как и их обиталище.
Они бы совершенно
точно не стали
прикасаться
к Эмме с любовью
– Лаклейн еще
ни разу не видел,
чтобы вампир
вообще выказывал
любовь. И если
она так сильно
нуждалась в
ласке, то как
же могла обходиться
без нее?
Он
подозревал,
что у нее долго
не было мужчины.
Но теперь Лаклейн
знал – если у
Эммы кто-то и
был, то он не
оказывал ей
и части должного
внимания. Поэтому
она правильно
сделала, избавившись
от него.
Лаклейн
припомнил
сейчас, что,
когда они принимали
вместе душ,
теснота ее
плоти и реакция
на ласки заставили
его задуматься
– была ли она
вообще когда-либо
с мужчиной. Но
сейчас, как и
тогда, он отверг
это предположение.
Вряд ли она
могла остаться
девственницей
- не многие
бессмертные
смогли бы жить
веками в воздержании.
Эмма просто
была очень
хрупка, и, как
сама признала
– застенчива.
