– Нет,
Боу, ты можешь…
испугать ее.
– О да,
– тот поднял
брови, и на его
лице появилось
насмешливое
выражение. –
После сегодняшнего
вечера мне
совершенно
ясно, что тебе
попался самый,
что ни есть,
хрупкий воробушек.
Не волнуйся,
я постараюсь
облегчить ей
задачу, как
только смогу.
Даже расслаблю
челюсти на тот
случай, если
она захочет
по ним врезать.
***
Вскочив
на крышу павильона,
Эмма принялась
ходить по краю.
Она сейчас так
нуждалась в
своем ай-поде,
что даже переспала
бы за него с
этим вруном.
Но ей
подумалось
– «Не имеет
значения, что
плеер разбили
вампиры. Все
равно сейчас
даже агрессивный
рок звучал бы
вяло в сравнении
с ее собственными
тирадами.
Как
он осмелился
сотворить с
ней такое? Только
она отошла от
нападения
вампиров, его
превращения,
а затем и атаки
Касс, как он
швырнул эту…
эту ложь.
Стоило
ей только привыкнуть
к нему, начать
даже каким-то
образом чувствовать
себя уютно в
его присутствии,
как он преподносил
очередной
сюрприз. Все
эти изменения
вокруг – притом,
что она редко
покидала дом
и не относила
себя к тем, кто
легко приспосабливается
– и изменения
внутри нее
пугали Эмму.
Если бы она
только могла
найти что-то
постоянное
в этом вихре
перемен. Лишь
одно единственное,
чему смогла
бы довериться…
– Я могу
помочь тебе
сбежать.
Зашипев,
Эмма отпрыгнула
назад и, перескочив
через флюгер,
очутилась на
высоко расположенном
карнизе. Увидев
на крыше павильона
Кассандру, она
присела и
приготовилась
на нее наброситься.
Каждый раз,
при мысли, что
эта роскошная,
крепко сбитая
ликанша была
веками влюблена
в Лаклейна,
Эмму охватывало
желание выцарапать
той глаза.
– Я могу
достать тебе
машину, – продолжила
Кассандра.
Подувший легкий
ветерок разогнал
туман и отвел
прекрасные
выгоревшие
на солнце волосы
Кассандры с
ее таких нормальных
ушей.
У нее
на носу были
едва заметные
веснушки, и
Эмма позавидовала
каждой из них.
– И зачем
же тебе это
делать? – спросила
она, прекрасно
зная, зачем.
Шлюшка хотела
Лаклейна.
– Он
пытается удержать
тебя в плену.
А Боу сказал
мне, что ты
наполовину
валькирия, и
твоя валькирская
кровь, должно
быть, вскипает
при одной только
мысли об этом.
Эмма
испытала острое
чувство неловкости.
Ведь у нее и в
мыслях не было
чего-то вроде
«верно, мой
мудрый враг,
кровь валькирии,
что течет во
мне, требует
абсолютной
свободы». Она
ее ничуть не
волновала.
Эмму просто
взбесило, что
Лаклейн соврал.
И то, что Никс
кинула ее в
клетку со львами,
в десятый раз
сбросив ее
звонки.
