Снова
пропустила.
И так всегда.
И все
же здесь было
довольно мило.
Это покрытое
туманом озеро
вдалеке — или
залив? — в общем,
чем бы оно ни
было, немного
напоминало
ей о доме.
При
мысли о поместье,
Эмма закрыла
глаза. Она бы
все отдала,
чтобы вернуться
туда. Прошлой
ночью ей очень
не хватало их
вечеров игры
в приставку.
А сегодня она
должна была
скакать на
лошадях в дельте
Миссисипи.
Вскочив
на бортик, идущий
по краю руин,
Эмма принялась
ходить по нему,
кружа снова
и снова, размышляя
обо всем, что
с ней случилось.
До своей поездки
в Европу она
стремилась
к чему-то большему.
Сейчас же, лишенная
своей привычной
жизни, поняла,
насколько та
хороша. Да, она
была одинока,
ощущала нехватку
второй половинки.
Но теперь,
вынужденная
каждый день
иметь дело с
упрямым, властным
самцом, при
этом оставаясь
еще и его пленницей,
она решила,
что наличие
пары в жизни
совершенно
очевидно
переоценивают.
Да, иногда
она чувствовала
себя аутсайдером
— например,
когда не знала,
куда смотреть
и как себя вести,
если ее тетки
в очередной
раз начинали
вопить насчет
вампиров.
Но чаще
все было по-другому.
Конечно, они
немилосердно
дразнили ее,
но, оглядываясь
назад, Эмма
понимала, что
они дразнили
всех. Например,
ее тетку Мист.
Несколько лет
назад после
случая с вампирским
военачальником
ковен прозвал
ее Мист — Совратительница
вампиров. Как
оторвать Мист
от вампира? —
издевались
они. — Ломом.
И тут
на Эмму снизошло
озарение. Может
быть, тетки и
обращались
с ней по-другому,
но совершенно
точно не как
с чужой. Неужели
ее собственные
комплексы
влияли на то,
какими она
видела своих
родных? Эмма
вспомнила тот
день, когда ее
руку выставили
на солнце. Сейчас
даже он воспринимался
иначе. Сперва
воспоминания
вновь потрясли
ее и причинили
боль. Но затем
ей вспомнились
две отчетливые
вещи: Регина
бросилась к
ней и вздрогнула
при виде ожога.
А Фьюри заявила
всем, что Эмма
была совсем
как они.
Ее губы
изогнулись.
Это сказала
Фьюри. Их королева.
В ней
забурлил восторг.
Эмме тотчас
же захотелось
вернуться
домой и взглянуть
на всё новыми
глазами. Ей не
терпелось
познать то,
что раньше она
считала само
собой разумеющимся
или чего просто
не замечала.
Ей хотелось
погрузиться
в пьянящий
сон, вслушиваясь
в убаюкивающее
жужжание насекомых
дельты и крики
ее родни. Хотелось
лежать, завернувшись
в свои собственные
одеяла, сваленные
горкой под
королевской
кроватью в ее
комнате — а не
валяться в
огромной кровати
Лаклейна. Потому
как, казалось,
что вырезанные
символы рассказывали
какую-то древнюю
историю и, помоги
ей Фрейя, но
она чувствовала,
что пока находится
в этой кровати,
является частью
ее истории.
