10 июня, вечером.
Сегодня еду по улице и вдруг встречаю... Веру Калинкину! Я ее даже сразу не узнал - так хороша! Еще интереснее, чем на фото! Глаза! Улыбка! Ножки! Я молниеносно с ней познакомился, прихватили Дамоклова и поехали в ресторан обедать. Устроили самый фешенебельный кутеж. Я своих денег не жалел.
15 июня
Если я и любил когда-нибудь кого-нибудь - все это было пустяком. Я люблю только Веру. Единственно, что омрачает будущее - Леля. Как быть? Со дня на день она должна уехать, и я вздохну свободно. Только бы Вера не узнала всей этой истории... Тогда может произойти что угодно,.. Родственники Веры и так уже очень плохо ко мне относятся - отчего? А если вмешается и Леля, Вера даст мне отставку... А я этого не переживу. Июнь (число неразборчиво) Сегодня у меня опять были гости - наш институтский комсомольский комитет. Второе в этом году выездное заседание. И опять специально для разговора с папой! В прошлый раз я от них избавился, но сегодня... Я приказал швейцару и сторожам не пускать их и продержал три часа на солнцепеке. Но какая выдержка! Они все-таки добились аудиенции у папы! Папа очень удивился. - Я же не член ВЛКСМ, - сказал он. Но наши комитетчики - народ маловежливый, они сразу же вспомнили недавнюю папину статью, где папа писал о борьбе с равнодушием, об активном вмешательстве в жизнь и т. д. - Я вам внимаю, - сказал папа, выслушав несколько цитат из самого себя. И тут начался поклеп на меня. Что я бездельник, иждивенец, что я пою песенки типа "И тот, кто с папой по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет", привели мои рассуждения о бездетном налоге и коснулись различных фактов моей интимной жизни. - А деньги я ему плачу за то, что он иногда помогает мне в работе: кое-какие библиографические справки, сбор материалов... Что же касается личной жизни, то все позади - он остепенился и женится. Опять припомнили папе его собственную статью о воспитании детей в советской семье, и опять папа был прижат к стене. Папа был очень сконфужен и рассержен, он пообещал комитету разобраться во всех проблемах. Когда, наконец, комитет удалился - я отправил их пешком, сказав, что все машины в разгоне, - папа ворвался ко мне в кабинет и устроил большую говорильню. Я подождал, пока он выкипит, и потом чистосердечно, даже со слезой в глазу, покаялся и обещал быть хорошим, лучшим передовым. Деликатного намека, что я все-таки единственный продолжатель рода Бомаршовых, оказалось довольно. Папа сразу стал сентиментальным. Это ему обошлось в пятьсот рублей. Кстати, решил окончательно: писать сценарии. Если папа их пишет за два дня, так неужели же я за неделю не сумею?! А дневник не та форма. Надоело. Память у меня хорошая, и я отныне буду излагать свои мемуары сразу в магнитофон. Все будет записано на пленку. Мой голос и тот войдет в историю... А писать стоит лишь для кино!..
