Я откашлялся.
— Я… а с чего бы, Джо? — спросил я. — По-моему, я тебя не понимаю.
— Пташки, Лу, не забыл? Голодные воробушки… Эти покрышки сняли после половины десятого в тот вечер, когда скончались Элмер и его приятельница. Если Джонни не взялся за них ровно в тот момент, когда хозяин поставил свою машину, — и даже если взялся, — мы неизбежно приходим к выводу, что даже сильно после десяти он развлекался довольно безобидно. Иными словами, никак не мог участвовать в кошмарных событиях, что имели место вон за теми кустами.
— Это почему же? — спросил я.
— Не понимаешь? — Глаза его расширились. — Само собой, бедняги Декарт, Аристотель, Диоген, Евклид и прочие уже умерли, но, по-моему, и сейчас найдутся люди, способные отстоять их теории. Я очень боюсь, Лу, что они не согласятся с твоим предположением, будто тело может быть одновременно в двух разных местах.
— Джонни якшался с довольно сомнительной публикой, — сказал я. — Какой-нибудь приятель наверняка спер эти покрышки и отдал ему перепродать.
— Понимаю. Понимаю… Лу.
— Почему нет? — сказал я. — У него на этой заправке выгодная позиция, он мог от них избавиться. Ловчила Мёрфи не стал бы совать нос… Да ну, Джо, наверняка так оно и случилось. Если б у него было алиби на время убийства, он бы мне сказал, правда? И вешаться бы не стал.
— Ты ему нравился, Лу. Он тебе верил.
— И правильно делал. Он же знал, что я ему друг.
Ротман сглотнул, из горла у него вырвалось нечто вроде смешка — так бывает, когда толком не понимаешь, смеяться тебе, плакать или злиться.
— Прекрасно, Лу. Изумительно. Все кирпичики выложены по ниточке, а каменщик — честный и сознательный мастеровой. Но мне и он, и его мастерство что-то все равно не дают покоя. Зачем ему обязательно нужно защищать свою постройку из «наверно» и «может»? Эту крепостную стену логичных вариантов? Я не понимаю, почему он просто не пошлет к черту некоего профсоюзного пустозвона?
Вот… вот, значит, как. Вот, значит, как со мной. А вот с ним как? Ротман кивнул, будто я спросил вслух. Кивнул и несколько вжался в сиденье.
— Шалтай-Болтай Форд, — сказал он, — сидит на самой верхушке «Храма труда». Как или зачем он туда забрался, роли не играет. Придется шевелиться, Форд. И побыстрее. Пока кто-нибудь… пока не свалишься во сне.
— Я подумывал уехать из города, — сказал я. — Я ничего не сделал, но…
— Конечно не сделал. Иначе я, как верный краснокоричневый республиканец, не стал бы выдергивать тебя из цепких лап твоих очернителей и гонителей… будущих гонителей, я бы сказал.
