Герои этой
книги проходят испытание смертью, и как они его выдерживают – судить читателю…
“Христианин,
ты воин, — учит святитель Иоанн Златоуст, — и непрестанно стоишь в строю, а
воин, который боится смерти, не сделает ничего доблестного”.
ТЁмная вода
Многократно дух бросал его и в огонь
и в воду, чтобы погубить его (Мк. 9,
22).
И Господь показал ему дерево,
и он бросил его в воду,
и вода сделалась сладкою.(Исх. 15, 25).
— А из нашего
окна Площадь Красная видна. А из вашего окошка только улица немножко... А из
твоего, Сережа, окошка что видно?
Сережа на
мгновение морщит маленький лобик и тут же отвечает:
— Из нашего
видно цирку...
Сереже три
года, и он в гостях у родственников в Ленинграде. Его собеседники немного
постарше. Двоюродный брат Денис, солидный карапуз пяти лет, хмурится и
безапелляционно заявляет:
— А вот и
врешь, нет в вашем Пскове никакого цирка, и трамвая нет, и метро.
— Есть. Есть.
Я видел, — обижается Сережа, — это ты врешь!
— А вот я
тебе сейчас покажу, кто врет, — грозно надвигается Денис и отвешивает Сереже
звонкий подзатыльник.
— Баба! Баба!
— кричит малыш и со слезами бежит искать защиты и правды. Наконец, уткнувшись в
теплые бабулины колени, лепечет про свои великие обиды. А Денис, испугавшись
возмездия и враз растеряв всю свою пятигодовалую солидность, прячется под
кровать...
Все
разъясняется. Бабуля, поглаживая стриженый, вытянутый яйцом затылок внука, с
улыбкой подтверждает:
— Да правду
сущую Сереженька сказал, у нас из нашего нового дома из всех окон церкву
видать. Закрыта она, правда, однако все равно церква: я маленькая была, помню,
она действовала еще...
Это был
196... год — последний год Сережиного безоблачного детства. И эта поездка в
Ленинград, с зоопарком, прогулкой по Летнему саду, с вкусным мороженым на
палочке, стала для него последней. Бабуля умерла в следующем году, и вместе с
ней умерла и часть его, Сережиной, жизни (безспорно — лучшая!). В дни похорон
Сережи не было дома, — его отправили к каким-то чужим людям, — поэтому бабуля
для него как бы просто исчезла. “Уехала в деревню”, — сказал ему кто-то из
родственников. Сереже запала именно эта мысль, и еще долго он просил свозить
его к бабушке в деревню. И даже когда нетрезвый отец грубо отрезал: “Отстань, в
могиле твоя бабуся, в земле зарыта”, — Сережа не верил и, плача, просил о
прежнем.
Так он
осиротел. Осталась их новая квартира на четвертом этаже, и, конечно же, мама и
папа. Но еще в бытность бабули он выпал из сферы их жизненных интересов. Они
делили свое свободное от работы время между безконечными хождениями в винные
магазины и посиделками на кухне, скандалами и выяснениями отношений, ревностью
и взаимными упреками. Были еще долгие размышления, где занять до зарплаты и
как потом отдать, чтобы и себя не обделить... При бабуле, кое-как сдерживаемое
ее строгим, все это проистекало в некой полускрытой форме и не столь бросалось
в глаза, но с ее смертью в одночасье все переменилось в худшую сторону...
