— Ты не таись,
Сема, — ласково-ласково попросила жена и украдкой утерла слезу, — выговорись,
легче станет. И не бойся, сейчас лекарства, знаешь какие?
— Да, про
лекарства! — Семен Никифорович хлопнул себя по лбу. — Фаине Кузьминичне от
печени надо купить. Она, ты говорила, жалуется, что дорогие очень лекарства, а
денег нет. Мы и купим.
— Какая Фаина
Кузьминична? — раздраженно отмахнулась жена. — Она мне седьмая вода на киселе.
Чего это вдруг нам на нее деньги тратить? Ты успокойся, Семочка! Я завтра
договорюсь, сразу же и пойдем. А сейчас давай спать. Я тебя уложу…
Не привыкший к
ласке Семен Никифорович покорился и отправился в спальню. Но и в постели,
загибая пальцы, поминал про себя Аркашу, Володю и еще каких-то оставленных в
прошлом и давно забытых людей…
— Спи, мой
хороший, — поглаживала его по голове жена.
Сладкая истома
овладела Семеном Никифоровичем, он впал в дрему и расслабленно подумал: "А
к чему суетиться? Прожил почти пять десятков лет — и ничего. Пусть оно все идет
своим чередом. Метаться, искать, отдавать — глупость какая-то. Зачем?" Он
медленно, как в болото, погружался в сон и даже видел над собой бурую ряску с
пестрым узором, так похожую на… Он вдруг дернулся и резко вскочил с постели, до
смерти испугав уж было успокоившуюся жену.
— Где шапырдык?
Где мой шапырдык?
— Чего? Чего
тебе опять? — недовольно спросила жена Она продолжала сидеть на краешке постели
и нервно теребила полу халата.
— Где, говорю,
мой студенческий чемодан? — Семен Никифорович напряженным взглядом обводил
комнату. — Помнишь? Коричневый, со сломанным замком.
— В прихожей на
антресолях, — жена встала, — ты не волнуйся. Зачем он тебе?
— Не мне,
Светлане нашей… — Семен Никифорович схватил стул и кинулся в прихожую. Чемодан
лежал себе под грудой коробок с обувью. Потревоженная пыльная шуба едким
облаком выметнулась наружу и растеклась по квартире настырным запахом
нафталина. Стоявшая рядом жена чихнула и закрыла лицо руками. Но Семен
Никифорович, казалось, не чувствовал. Он уже доставал из чемодана ненужные
старые вещи, оставленные, как водится, по необъяснимым скопидомским мотивам. На
дне — слава Богу, цел! — пестрел тот самый платок — шапырдык. Семен Никифорович
принял его в руки и бережно прижал к груди.
— Ну вот, —
сказал успокоительно, — теперь все будет хорошо!
— Что будет
хорошо, — жена округлила глаза. — Это что, для Светки? Зачем ей это старье?
Семен
Никифорович, баюкая платок у сердца, медленно двинулся в спальню.
