— А чевой-то
тебе в таких ботиках за нужда в Никольском? — безцеремонно полюбопытствовал он,
по-хозяйски оглаживая лошадиный круп.
— Нужда? — Анна
оторопела, сердце ее на мгновение замерло. "Почему он спрашивает?", —
испуганно подумала она не находясь с ответом. Но мужик, разом потеряв к ней
интерес, опять взялся напевать. Теперь Анна услышала.
— Вьется в тесной печурке огонь… — бубнил
мужичек почти в самое ухо лошади, а та обдавала его паром и просительно
тыкалась мордой в руки.
— Тамо твой
погост, так и иди, — сказал вдруг мужик, оборвав песню на полуслове, — за
балкой повернешь. А снега там — во! — мужик прочертил себе ребром ладони по
животу. — Ботикам твоим в самый раз работа будет.
— А мне
говорили, что за МТС поворачивать, — растерянно сказала Анна, с ужасом
представляя, как побредет она по безкрайнему заснеженному полю. Одно
успокаивало: давешний, испугавший ее, вопрос мужика, похоже, был пустой
формальностью и ничего серьезного в себе не содержал. — Послушайте, — решилась
вдруг Анна, — а может быть вы меня довезете? Я заплачу. — Она за лямку потянула
с плеча вещмешок. Мужик внимательно проследил ее движение, в его глазах
отразилась тень некой умственной работы. Анна, скинув варежку прямо на снег,
уже освобождала от стягивающей петли горловину мешка… Однако мужик ее
остановил.
— Не-е, мне
Клавку дождаться, — протянул, указывая рукой на магазин, — Потом домой, в
Зайцево, — он опять указал рукой, теперь куда-то налево, где рассевающаяся тьма
уже открывала все то же заснеженное поле, окаймленное на горизонте лесом. — Не
по дороге нам. А ты не боись, по санному следу пойдешь, укатано там. За МТС
балка, перейдешь ее и оттудова полем…
— Спасибо, —
вздохнула Анна, понимая, что дальнейшие разговоры не имеют смысла. Она закинула
за плечо мешок, подняла варежку и зашагала вперед, пытаясь не думать о морозе и
своих безпомощных перед здешними сугробами ботинках…
Отмеривая
шагами первый заснеженный километр, она вспоминала тот прошлогодний снег в
Ленинграде; мороз, легкий и совсем не донимающий; февральское солнце, холодное,
но ослепительно яркое... Они идут по тихой, полупустынной улице — она и отец
Прохор — идут не торопясь, чтобы не нарушать чин и естество задушевной беседы,
и трудно даже предположить, что лишь накануне вечером впервые подошла она к
батюшке под благословение. Сейчас отец Прохор выглядит как рядовой советский
гражданин, ученый-филолог, например, отпустившей для пущей "научной"
солидности бороду по грудь. Подрясник его аккуратно подоткнут под полы пальто,
так что ничто в его внешним облике не свидетельствует о принадлежности к
духовному сословию.
