— Да, так все и
есть, — тяжело вздохнул старик, — так и живем, как скотинка несмышленая,
последняя своя помнить не умеем и не хотим. Слушай, — с надеждой взглянул он
вдруг на Антона, — а может быть и не католик этот фра, может из нашего монастыря?
— Нет, тут
никакой ошибки нет, — пожал плечами Антон и указал на обложку, — Вот, в
предисловии сказано, что был он настоятелем монастыря святого Марка,
генеральным викарием Тусканской конгрегации Доминиканского ордена, а после
смерти Лоренцо Медичи — и самым видным человеком во Флоренции.
— Что ж, —
Мармеладыч вытер тыльной стороной ладони глаза и закивал головой, — тут одно
верно: ин суд Божий, и ин суд человеческий. На вон, я тоже кое-что тебе дам, —
он достал из кармана сложенный вчетверо листок с каким-то отпечатанным
типографским способом текстом, — прочтешь, как время выдастся…
Иногда Антон
заставал у Мармеладыча инженера Харитонова — субъекта не очень-то, для него,
Антона, приятного, но отчего-то нужного Мармеладычу. Иначе, зачем тот терпеливо
сносил банальное, а порой и пошловатое, — что совсем не в духе старика
Мармеладыча, — губошлепство отставного инженера? (Хотя "сносил" — это
до известной меры). Ну, завели свое "многая лета — а многих уж и
нету!" — такими словами частенько обрывал Харитонов серьезные размышления
Антона или наставительные Мармеладыча.
— Время наше
золотое, — утверждал инженер, — разве ж раньше такое мыслимо было, чтобы каждый
себе конь-голова? Вот я, к примеру, потомственный инженер, дед мой механиком
был, отец — электромехаником, я — по электротехнике и электронике спец. А
сколько получали? С гулькин клюв. А теперь я и миллион, и два могу заработать,
да не в деревянных, а в твердой, как говорится, валюте. Вот так-то!
— Где ж твои
миллионы? — хмыкал Антон, разглядывая штопанные перештопанные кримпленовые
штаны, причудливо пузырящиеся на тощих инженерских ногах. — Вот опять у
Мармеладыча просил червонец.
— Дело времени,
— самодовольно поглаживал себя по впалой груди Харитонов, — на днях заявление
подаю в суд на директора завода, который меня, шельма, выпер. Отсужу пол
завода. А его, гада, посажу.
— Так тебя ж за
пьянку и выперли, — улыбался Антон, — вытрезвителю то, небось, сколько должен?
До смерти не расплатиться?
— На себя
посмотри, лохудра! — кипятился Харитонов, — а директор и сам залить за воротник
мастер. Злые вы!
"Злые"
— это и Антону, и Мармеладычу, хотя старик и полслова еще не сказал. Впрочем,
остывал инженер моментально, тут же дурачился и пытался рассказать какой-нибудь
скабрезный анекдот или нескромный эпизод из фильма. Но здесь Мармеладыч уж
молчать не желал, строго пресекал и даже пальцем грозил:
