Бессонная ночь давала себя знать, и я прикорнул в блиндаже.
Как видно, таковы секреты сна, что видится то, о чем думается. Явственно увидел я во сне наш рейдовый отряд, идущий необычной огненной дорогой, раскаленной добела. Черная степь, и только эта дорога пылает, а впереди обрыв, бездонная пропасть, и никто из бойцов не замечает ее.
Одна забота у меня: скорей бы добежать к отряду, крикнуть, предупредить об опасности, но странное дело — голос непослушен мне, и я задыхаюсь, хриплю, но не могу вымолвить слова…
Вот первым уверенно шагает плечистый и статный старший лейтенант Сабодах. Огонь ему нипочем, пламя покорно ложится под ноги, легкие искры взлетают из-под сапог. Но до обрыва остались считанные метры, а он все еще не видит неминучей беды.
— Стойте… — шепчу я. — Стойте! Сейчас же вернитесь назад…
И теперь я отчетливо слышу голос Сабодаха.
Открываю глаза. Да, он стоит у входа в блиндаж, стройный, подтянутый, в ладной десантной куртке, и разговаривает с моим адъютантом, чему-то негромко смеясь. Теперь я понимаю: это уже не сон, это правда.
— Значит, вернулись? Здорово! Ну-ка, докладывайте, старший лейтенант.
Сабодах, как всегда, сдержан, спокоен, только карие глаза поблескивают веселыми огоньками. Он коротко, четко докладывает о ходе операции, а потом я приглашаю его присесть к столу, и мы ведем беседу, как старые друзья.
— Во-первых, рассказывайте, как вы прорвались через передний край противника. Фашистов сейчас за Сеймом, я знаю, такое множество, что и плюнуть негде… Как же вам удалось проскользнуть?
Лишь теперь я замечаю, что Сабодах ранен. Из-под рукава его десантной куртки виден свежий бинт. Он перехватывает мой взгляд, убирает со стола руку, объясняет чуточку смущенно:
— Свежая отметина. Уже в самом конце операции получил, когда фронт переходили. Правда, в бою в коридоре школы тоже был ранен, да Машенька, спасибо ей, тут же повязку наложила. Случилось, что в самую горячку меня какой-то фашистский босяк ножом в спину ткнул. Может, вторым ударом и свалил бы, но Машенька из автомата его срезала… — Сабодах пытается приподнять руку и кривится от боли. — Счастье, что в лопатку попал. Иначе бы, пожалуй, насквозь продырявил. Ну, это пустяки… А прорвались мы через линию фронта с боем. Взвод фашистов полностью уничтожили и четырех пленных привели. Этот удар с тыла был для них настолько неожиданным, что нам почти не оказали сопротивления. За время операции у нас четверо убитых и трое раненых. Себя я к этому числу не отношу — у меня ерунда, царапины. Зато фашисты в одной только школе потеряли полсотни убитыми, да в автоколонне десятка три, да еще при нашем отходе не менее десятка. К этому нужно прибавить взвод, потерянный ими на передовой. Тут арифметика в нашу пользу!
