— Я был в лаборатории, а снаружи такой большой забор. Только он был... не знаю, как сказать, но это был не настоящий забор. Он был из человеческих тел. Из трупов. А воздух над ним черный от мух.
Джулиан снова замолкает.
— Рассказывай дальше,— шепотом говорю я.
Джулиан тяжело сглатывает.
— Когда приходит время моей процедуры, меня привязывают к столу и просят открыть рот. Двое ученых силой открывают мне рот, а мой отец... Отец тоже был там. Он взял в руки такой большой жбан с цементом, и я понял, что он собирается влить его мне в горло. Я закричал и начал от него отбиваться, а он все повторял, что это совсем не больно, что так для меня лучше. А потом цемент начал заполнять мне рот, и я стал задыхаться...
Джулиан умолкает. У меня сжимается сердце. На секунду мне хочется обнять его и прижать к себе. Но это было бы дико и неправильно на тысячу процентов. Джулиан снова ложится, должно быть, после того, как он пересказал мне свой кошмар, ему стало легче.
— Мне тоже снятся кошмары,— говорю я и тут же исправляю свою ошибку: — Раньше снились.
Даже в темноте я могу уверенно сказать, что Джулиан смотрит в мою сторону.
— Хочешь, расскажи,— повторяет Джулиан мои слова.
Я вспоминаю о кошмарах с моей мамой. В этих снах я смотрела, как она идет к краю утеса над океаном, и ничего не могла сделать. Я никогда никому не рассказывала об этих кошмарах. Даже Алексу. Кошмары прекратились после того, как я узнала, что мама все эти годы была жива, она сидела в «Крипте». Теперь в моих кошмарах пожары, Алекс и колючки, которые превращаются в цепи и тащат меня под землю.
— Раньше мне снились кошмары о моей маме,— говорю я, на слове «мама» у меня перехватывает дыхание, но я надеюсь, что Джулиан этого не заметил,— Она умерла, когда мне было шесть лет.
Это очень похоже на правду, ведь я так ее и не увидела.
Слышится шорох со стороны койки Джулиана, а когда он начинает говорить, я чувствую, что он повернулся в мою сторону.
— Расскажи мне о ней,— тихо просит он.
Я, не мигая, смотрю в темноту, она словно водоворот черных узоров.
— Мама любила экспериментировать на кухне,— медленно подбирая слова, начинаю я.
Нельзя рассказывать Джулиану слишком много. Если сболтну что-то лишнее, это может вызвать у него подозрения. Но разговор в темноте приносит облегчение, и я продолжаю рассказывать.
— Помню, как-то она испекла оладьи со стручковым перцем. Неплохо получилось.
Джулиан сидит тихо, дыхание у него становится ровным.
