Ничего не видя перед собой, я вытягиваю руки вперед и бросаюсь бежать. Паника лишает меня способности ориентироваться, я врезаюсь в стену и только после этого определяю для себя путь по центру туннеля.
Кап-кап-кап.
Пожалуйста. Пожалуйста, вытащите меня отсюда. Никогда в жизни я не бегала так быстро. У меня вот-вот разорвется сердце, я не могу дышать.
С двух сторон от меня одновременно возникают два черных силуэта. Я в таком ужасе, что мне кажется, будто это огромные черные птицы готовы накрыть меня своими крыльями.
Меня хватают за руку. Выбивают из кулака ключи.
— Не так быстро,— говорит один из них.
Потом — жгучая боль, ярко-белая вспышка, и я погружаюсь в темноту.
Поезда на линиях Нью-Йоркского метрополитена обозначаются либо буквами латинского алфавита, либо цифрами от 1 до 7.
Мияко должна была войти в группу разведчиков, а вместо этого стала последней из хоумстидеров в комнате для больных.
— Завтра она уже будет на ногах,— говорит Рейвэн. — Вот увидишь. Она крепкая, как камень.
Но на следующий день кашель у Мияко становится сильнее, мы слышим его даже сквозь каменные стены. У нее затрудненное дыхание и мокрота в легких. Одеяла Мияко насквозь мокрые от пота, а она жалуется, что ей холодно, смертельно холодно.
Она начинает кашлять кровью. Когда наступает моя очередь присматривать за Мияко, я замечаю запекшуюся кровь у нее в уголках рта. Я промокаю кровь влажной фланелевой тряпкой, но Мияко еще достаточно сильная, чтобы отмахиваться от меня. Ее лихорадит, в бреду ей видятся силуэты каких-то людей, она ругается и колотит воздух кулаками.
Мияко больше не может самостоятельно встать на ноги. А когда мы с Рейвэн пытаемся поддерживать ее под руки, она кричит от боли, и мы в конце концов сдаемся. Мы больше не вытаскиваем Мияко из постели, а просто меняем простыни. Я думала, что их лучше сжечь, но Рейвэн категорически против. Ночью я вижу, как она яростно отстирывает их в кипятке. Над тазом поднимается пар, руки у Рейвэн красные, как сырое мясо.
А потом как-то ночью я просыпаюсь в абсолютной тишине, как будто в черном, холодном омуте. В первые секунды, еще в полусне, я думаю, что Мияко, наверное, стало лучше. Завтра я увижу, как она сидит на корточках у огня. Завтра мы вместе будем выполнять наши обычные обязанности. Я буду смотреть, как она ловко плетет силки длинными тонкими пальцами. Она заметит, что я за ней наблюдаю, и улыбнется.
Но тишина слишком уж глухая. Я встаю, страх постепенно, как в тисках, сжимает сердце. Пол просто ледяной.
