Когда хорошо известные мне ответственные работники в аппарате ЦК Компартии Украины услышали об образовании комиссии Конгресса США но украинскому голоду, они впали в состояние постоянного стресса. В упомянутой выше докладной записке секретаря ЦК по идеологии и главы КГБ УССР от 11 февраля 1983 года содержалась, адресованная нашим специалистам за границей, рекомендация: в полемику по поводу голода не вступать. Было понятно, что полемика является проигрышной при всех обстоятельствах. Теперь, однако, прятать голову в песок не получилось.
Осенью 1986 года ЦК КПУ создал так называемую антикомиссию, Оказался в ней и я. От ученых ждали исследований, способных «разоблачить фальсификации украинских буржуазных националистов».
В спецхранилищах я работал и раньше, но «особые папки» компартийных комитетов стали доступны только сейчас. У советских архивов была одна особенность: исследователь мог иметь доступ к 99,9 % дел, но все существенное для истории тоталитарного государства содержалось в недоступных для него 0,01 % дел.
За полгода работы в архивах я изучил положение в сельском хозяйстве начале 30-х годов. После этого в моем сознании некоторые привычные со школьной скамьи причины поменялись местами со следствиями. Новые причинно-следственные связи часто совпадали с тем, что приходилось читать в «антисоветской» литературе.
Пока работал в архивах, работа комиссии свелась к нулю. Наверное, в верхах поняли, что перед учеными поставлена нереальная задача. Уже от себя лично обратился в ЦК с аналитической запиской, в которой предложил признать факт голода.
Сейчас понимаю, что требовал от цекистов невозможного. Действительно, почему столь долго длилось сталинское табу на признание факта голода? Преемники Сталина после XX съезда КПСС легко пошли на осуждение политического террора 1937–1938 годов, потому что от него пострадала, в первую очередь, правящая партия. В отличие от индивидуального террора, проводившегося органами государственной безопасности, террор голодом в 1932–1933 годах осуществлялся партийными комитетами, комсомолом, профсоюзами, комнезамами. Как можно было признать, что Сталину удалось использовать систему власти, которую все называли «народовластием», для уничтожения народа, то есть геноцида? Разоблачая голод, нельзя было разговорами о сталинизме прятать органические изъяны советской власти за широкую спину вождя.
Записку писал, еще не избавившись от многих стереотипов официальной исторической концепции. Это помогало, как сейчас понимаю, так выстраивать аргументацию, чтобы она не казалась слишком взрывной для тех, кто должен был принимать политическое решение о признании факта голода.
