Женщина эта была до того одинока, что я стал искать в числе знакомых мне духов такого, который мог бы посвятить ей своё время, но, к сожалению, между ними не было таких, кто вяжут крючком и сплетничают в нашем мире так же, как они это делали в вашем.
Не удивляйтесь! Вы полагаете, что привычки всей жизни могут быть сброшены в один миг? Мы знаем, что во всей природе не бывает внезапных скачков, почему же они должны появиться при той перемене, которую мы называем «смертью»? Как на Земле женщины мечтают о своих рукоделиях, так делают они и здесь. В этом мире так же возможно вязать, как в вашем мире возможно предаваться мечтам.
Поймите, что этот мир по существу своему не более священен, чем ваш мир, и не более таинственен для того, кто живёт в нём. Для серьёзной души все состояния священны, кроме профанации, которая встречается и здесь, как и на Земле.
Женщина, о которой я сейчас вспоминаю, жила и удовлетворялась одной только условной, так называемой светской, жизнью, и это было до такой степени, что у неё не оказалось ни единой, переживающей земную жизнь, связи, той связи, которая создаётся внутренней близостью. И конечно, она не могла чувствовать себя счастливой в новых условиях жизни.
В другой раз я встретил одну из своих старых знакомых, госпожу ***, которая горько жаловалась на обитателей этого мира за то, что все они интересуются чем-то своим и совсем не хотят иметь с ней дела. Когда же из её жалоб оказалось, что она стремилась всех посвящать в свои личные неудовольствия, мне стало ясно, почему никто не хотел слушать её. Бедняжка не понимала, что наши тревоги так же мало интересны для других в этом мире, как и на Земле. И что поразительно: она продолжала испытывать здесь воображаемые неприятности совсем так же, как на Земле: всё было ей не по вкусу, всем она была недовольна. Этой душе я помог тем, что повернул фокус ее внимания на религиозные переживания здешнего мира и показал ей ортодоксальное Небо, о котором уже говорил в одном из писем.
Здесь, в настроениях этих двух леди, меня поразило, до какой степени все свойства внутренней жизни человека переносятся сюда; и в этом мире, где можно жить так привольно и свободно, свойства эти как бы возрождаются вновь в виде воображаемых ограничений и непреодолимых преград.
Но есть иное посмертное состояние, на мой взгляд, гораздо более тяжёлое. За время моего здешнего пребывания мне не раз приходилось видеть мужчин и женщин, погружённых в состояние глубочайшего сна, с лицами, лишёнными всякого выражения. Вначале, не понимая причины их сна, я пробовал разбудить одного из них, но мне не удавалось. Я возвращался к нему снова и снова и находил его в прежней летаргии.
