Наташа тоже пыталась
рассмотреть лица «гостей» и даже попросила у Семена бинокль. Он, не раздумывая,
отдал ей оптику, и она тоже удивилась, узнав Осинского, которого еще вчерашним
утром видела дающим интервью купленному им самим бывшему государственному
телеканалу. Во втором она хотела бы увидеть дядю Колю, но это был не он.
Минут через двадцать,
когда Осинский и Маккаферти вдоволь нагулялись вдоль просеки, военные их
любезно подсадили в чрево вертолета, лопасти засвистели, и он взял курс на
Север, в сторону окружного центра.
— А, может, и стоило отстрелить
им... — но тут Семен вспомнил, что рядом все это время была Наталья.
— Неужели опять
Маккаферти? — рядом появился Павлов.
— Однако большие люди
прилетали, — заключил дед Иван. — Пора уходить, скоро ночь, трудно будет идти.
Вот тут-то и началось. Несколько
раз они пытались выйти с поляны на тропу деда Ивана. Вроде и находили ее, но
стоило углубиться в болото, она исчезала буквально на глазах, обрываясь в
трясине. Дед Монин сердито качал головой, бормотал себе что-то под нос и с
упреком поглядывал на Наталью.
— Накликала, красавица,
ночевать здесь будем.
— Не болтай, дед, —
вступился Рогозин, — я тут одному пожелал захлебнуться в болоте, а он на
вертолетике упорхнул.
— А я говорил, что не
всякие желания сбываются, — обиделся дед.
— Пойдемте к реке, там и
костер разведем, — предложил Павлов.
5
Поужинали бутербродами,
вскипятили в котелке воду, заварили чай. Для Наташи соорудили зеленую лежанку,
остальные разместились спать прямо на земле у костра. Наталья удивилась, что
полной темноты так и не наступило. Просто потекло над лугом топленое молоко, да
туманная дымка скользила над притихшей водой. Ветер запутался в высокой траве,
и только плеск реки да ответный шепот ивняка на берегу тонули в густой тишине.
Пару раз совсем недалеко крикнула иволга, но никого не переполошила. Костер
лениво отпугнул ее последним всполохом и затаился в углях. Даже само время
заянилось, как младенец, и свернулось калачиком где-то на той самой просеке. И
слышно стало то ли потрескивание едва видимых звезд, то ли замирающие движения
собственных ресниц. Никогда в жизни сон не наступал так вкрадчиво и мягко, и
Наталья погружалась в него, как в теплую рыхлую массу, и совсем из другой жизни
каверзными и неуместными вопросами пытались удержать в своей власти сознание
важные мысли, но растворялись бесследно в плывущем над землею, но под
сомкнутыми веками топленом молоке. Надо все-таки сказать Семену... Самая
обычная поляна и немного необычная просека... Она не на месте?! А кто сказал,
что на месте это там, где нас устраивает? Может быть, есть еще что-то? Но
вертолет прилетал именно сюда!.. А дядя Коля?.. А здесь так тихо и спокойно,
здесь совсем нет времени... И не должно быть этих подчеркнуто деловых людей с
их напускной суровостью, специально злящих себя изнутри... Поелику человек
человеку волк... Здесь Иван-Царевич, похожий на Рогозиных, на сером волке...
Что там они говорили про самолет? Ковер-самолет?.. Странно: спишь в лесу, а
снится город. Несется сквозь тебя вся его бетонно-кирпичная масса, испещренная
желтыми квадратами неспящих окон, галереями реклам и витрин, окаменелыми
кобрами уличных фонарей, вспышками автомобильных фар... Смотришь вверх — и огни
города будто отражаются в бесконечно далеком зеркале ночного неба. Огни...
Огни... Наталья бежит в какие-то темные переулки, но они догоняют ее, фонари
выстраиваются по цепочке, передают друг другу эстафету, и в спину дышат
ядовито-желтыми лучами фары несущегося за ней автомобиля. Из окна, наплывающего
вдруг непомерными размерами из пропасти неба, хитро прищурившись, грозит
пальцем дядя Коля. Но Наташа пролетает сквозь стекло, как сквозь воду, и бежит
дальше. Ей нужно успеть сказать что-то важное. Там во сне она знает, что и
кому. Но стоит взглянуть на этот сон со стороны, и это знание исчезает,
стирается. И вдруг ослепляет ее яркая вспышка, от которой сжимается до едва
ощутимого в груди комочка сердце, и уже не может разжаться, а образовавшуюся
пустоту в грудной клетке заполняет вата, которая мешает вдохнуть. И вспышка — это
уже остановленное мгновение, так похожее на смерть, но кто ж ее знает — какая
она — пока не попробовал первый и последний раз? И только желание вдохнуть
оказывается сильнее этого быстрого сна и этих огней. И когда вдохнула наперекор
всему полной грудью, задней мыслью осознала, что во сне, сумбурном и
необъяснимом, чуть не умерла. Или все это детские страхи? Огни... Огни... Знала
бы, как выглядят огни святого Эльма! Огни плыли, висели в тумане над просекой.
Фиолетовые и расплывчатые. Будто состоявшие из сгустков тумана.
