Тем временем стало известно завещание Пелагеи Федоровны. За вычетом ничтожных сумм (20 000 — 50 000 старых рублей), оставленных приемной дочери Инне и двум шайновским братьям, более чем миллионное наследство было завещано одному лицу — Вере Федоровне Амбарцумян. Сработал старый купеческий принцип — деньги к деньгам! И тут случился совершенно неожиданный казус: Инна опротестовала завещание и подала в суд! Подоплека этого дела была нетривиальна. Девице только что исполнилось 18 лет, и один ялтинский армянин, сотрудник института «Магарач», в дом которого была вхожа Инна, решил на ней женить своего отпрыска — ведь приданое 106 р.! Этот миллион, впрочем, надо было еще добыть. И предприимчивый армянин подбил эту девицу опротестовать завещание.
Я больше не мог быть свидетелем всех этих мерзостей и с тяжелым настроением уехал на теплоходе в Сухуми, где жил мой старинный приятель, товарищ по аспирантуре, Агрест. Все последующие дни я не находил себе места. Образ Григория Абрамовича буквально преследовал меня. Вспоминались часы, проведенные с ним в беседах, его тихий голос, характерное покашливание. Как он за несколько месяцев до смерти радовался, когда прочитал работу Оорта и Вальравена, в которой было триумфальное подтверждение моей теории о синхротронной природе оптического излучения Крабовидной туманности. Эту работу Г. А. весной 1953 года представил в «Доклады Академии наук». Но еще чаще вспоминались отнюдь не астрономические сюжеты моих бесед с этим замечательным человеком.
Все эти дни у меня зрела смутная мысль, что я должен что-то сделать для мертвого учителя. Решение пришло совершенно неожиданно. М. М. Агрест, глубоко религиозный человек; все обряды иудаизма в его доме выполнялись неукоснительно — величайшая редкость у советских евреев.[12] Его тесть — традиционный, старый верующий еврей — занимал какую-то должность (общественную) в сухумской синагоге (шамес?). Как-то в пятницу вечером, видя, как старик, облаченный в талес и ермолку, с намотанными на обнаженных руках тфилн, совершал традиционную молитву, я спросил:
— Могу ли я заказать в сухумской синагоге кадиш по одному очень хорошему еврею?
— Конечно! Как его зовут?
— Григорий Абрамович.
— Значит, Герш бен Аврогом! Я найду человека, который будет делать за него в синагоге кадиш и прослежу, чтобы все было как надо!
Для непосвященных, в том числе и современных евреев, скажу, что кадиш — это заупокойная молитва. В детстве я читал кадиш по отцу Конечно, на языке предков) в маленькой синагоге своего родного Глухова. По традиции кадиш должен читать сын, достигший «бар мицве», т. е.12 лет — возраста совершеннолетия. Это для сирот, для остальных этот возраст — 13 лет. У меня остались очень смутные воспоминания о том, как я читал кадиш. Помню только, что это было долго, по крайней мере, полдня — меня к тому готовил старик, друг покойного отца.
