Эриксон обычно не предлагал объяснений, но он был учителем. С помощью загадок и головоломок он учил людей, что жизнь куда сложнее, чем им кажется. Он нередко просвещал пациентов в медицинских и других проблемах. Он рассказывал людям об их половых органах и давал им выполнять специфические сексуальные упражнения задолго до того, как распространилась и стала модной “сексуальная терапия”. Эта сторона его метода лечения также добавляла масла в огонь споров об Эриксоне.
Позиция терапевта
Традиционно терапевт был объективным консультантом пациента. Он наблюдал и реагировал так, чтобы помочь пациенту понять свои проблемы. Терапевт не вмешивался в жизнь пациента и занимал позицию стороннего наблюдателя. На вопрос о том, является ли его задачей изменение пациента, терапевт ответил бы отрицательно, так как считал своей задачей помощь клиенту в понимании самого себя и принятии решения, стоит ли меняться. Терапевт не отвечал за результаты лечения, и если случалась неудача, виноват в этом был сам пациент. Любопытный парадокс: беря деньги за изменение пациента, терапевты в то же время отказывались нести ответственность за результат.
Эриксон считал себя ответственным за изменение пациента. Если изменения не происходило, это была неудача терапевта. Я помню, как он частенько говаривал ворчливо: “Этот случай все еще меня огорчает”. Он активно вмешивался в жизнь клиента. Эриксон был абсолютно убежден: причиной изменения является то, что он говорит или делает, а не осознание пациентом своих внутренних импульсов. Например, он мог прийти к человеку на работу и домой или сопровождать его в те места, посещения которых тот боялся.
Даже те современные психоаналитики, которые считались слишком вовлеченными в жизнь пациентов, полагали, что Эриксон заходит чересчур далеко. Я помню комментарии Фриды Фромм-Рейхман. У нее была репутация терапевта, устанавливающего крайне близкие отношения с клиентом во время интенсивной терапии. Но когда мы сообщили, что обучаемся у Милтона Эриксона, она воскликнула: “Однако! Вы что, не могли найти никого, кто поменьше вмешивается в жизнь своих клиентов?”
Устанавливая с пациентами личные отношения, Эриксон все же не доходил до панибратства, как многие терапевты-гуманисты. Он держал профессиональную дистанцию, хотя и был другом и наперсником. Как и многие другие аспекты эриксоновской терапии, его близость и дистанция представляли собою парадокс.
