Мэри была вынуждена признать, что огонь — это замечательно, не говоря уж о том, как соблазнительно сидеть рядом с человеком, которого любишь, наблюдая за языками пламени. А несколько глотков бренди окончательно отогрели ее душу.
Томас откинулся на спинку дивана.
— Как славно!
«Славно» было не то слово, которым Мэри могла бы описать свое состояние. Лучше бы уж она отправилась спать. Или вышла в город. Что угодно — лишь бы не сидеть в полумраке с этим мужчиной. Потому что сейчас она очень хотела его поцеловать!
Словно почувствовав что–то, Томас повернулся и взглянул Мэри в лицо. Его глаза казались темными, и в их глубине плясали отсветы пламени.
— И компания вполне подходящая…
Она почувствовала, как тепло прилило к ее щекам, и огонь в камине не имел к этому никакого отношения!
— Я имею в виду, Мэри… — он сжал ее руку, — что вы не из тех женщин, которые не умолкая болтают о всяких пустяках. Если уж вы говорите, то только потому, что у вас есть что сказать по существу. В противном случае вы просто молчите.
Мэри понимала, что руку следует убрать, что это та самая опасность, о которой она размышляла совсем недавно. Но она любила этого человека. И у нее больше никогда могло не оказаться возможности быть так близко к нему.
— Вам именно это нравится в женщинах?
Томас улыбнулся:
— Я не предпринимаю очередную атаку, Мэри. На самом деле я просто люблю женщин. И пытался сказать вам сейчас, — хотя пока не очень в этом преуспел! — что особенно мне нравитесь вы.
Мэри слегка отодвинулась, но почему–то Томас не стал от этого дальше. Напротив, казалось, приблизился. Он мягко забрал бокал с бренди из ее покорных пальцев и поставил на кофейный столик рядом со своим. Его лицо теперь было не более чем в дюйме от нее.
— Эти глаза, — зачарованно пробормотал он. — В них можно утонуть!
Мэри не могла дышать. И когда его рот накрыл ее губы, обнаружила, что все, на что она способна, — это чувствовать, тонуть в волнах страсти, захлестнувших ее.
Томас оставил ее губы, но только для того чтобы, пропутешествовав по щекам, поцеловать ее закрытые веки, виски, мочки ушей, нежно покусывая их, вдохнуть аромат ее кожи, а затем снова прильнуть к ее рту.
Когда Мэри почувствовала руку Томаса на своей груди, ее соски, немедленно ответив на прикосновение, стали твердыми и чувствительными к его ласке. Она застонала, тая в его объятиях, и лихорадочно вцепилась ему в плечи.
Мэри не сопротивлялась, когда он опустил ее на диван и лег рядом. Блузка, распахнувшись, сползла с плеч, и глаза Томаса, потемнев от желания, уставились на атласный лифчик, на столь же гладкую кожу.
