* * *
Это было в прошлом году. Отец взял меня с собою на «Бурун» на ловлю планктона. Мы шли вдоль берега малым ходом, в некоторых местах останавливались, просматривали планктонные сетки и снова шли дальше.
Кто-то на носу крикнул:
— Ребята, в воде цианеи! Я бросился к борту.
Катер плыл в сплошном месиве из медуз.
Планктонные сетки подняли и вытряхнули все, что в них было, в море. Капитан катера скомандовал повернуть назад.
Отец закинул сетку в воду и выбросил на палубу одну из медуз.
— Посмотри, Сашка, на нее и запомни, — сказал он мне. — Если тебе в море попадется такая, никогда не дотрагивайся до нее. Уплывай поскорее. Это — цианея дальневосточная. У нее очень опасный яд. Если она тебя обожжет и поблизости нет лаборатории, тогда — смерть. Сначала после ожога ты почувствуешь боль в костях. Потом у тебя закружится голова. Начнет схватывать сердце. Ну, а потом ты потеряешь сознание и — конец.
— Папа, — спросил я, — а тебя цианея обжигала?
— Нет, — ответил он. — Но я видел одну смерть от этой медузы и больше не хочу видеть. Хорошо еще, что они не любят холода. Они появляются только в теплой тихой воде, в хорошо прогретых бухточках. Иногда их пригоняет к берегу теплыми течениями, как этих.
Я прекрасно запомнил цианею.
И сейчас, когда снова взглянул на тихую бухточку, меня передернуло. Ну и гадость!
Потом пошел проверить костер.
Он почти прогорел. Среди камней тлели угли, и на них корчилась последняя доска.
Нужно было перенести огонь к палатке.
Оторвав от обломка ящика несколько проволок, я скрутил их вместе и приспособил к концам алюминиевую банку. Получилось что-то вроде черпака. В банку я наложил углей и бросил туда же несколько щепок. Затем подхватил свой лучок, огневые палочки, остатки ящика и кирку и пошел к своему дому.
У палатки расчистил место для огня, наколол щепочек, положил на землю несколько сухих сучков, которые нашел под деревом, на них — дощечки, на дощечки — стружки и вывалил на все это угли.
Костер разгорелся сразу же.
Надо было заготовить топливо на ночь.
Я поднялся к тем деревьям, с которых обрывал мох. Еще раньше я заметил на них сухие ветки.
Скоро у меня оказалась такая куча хвороста, которую не перенести к палатке за один раз.
Я сделал три рейса.
Сушняк вспыхивал в огне и сгорал почти без дыма. Я заметил, что доски, побывавшие в морской воде, хотя бы и хорошо высушенные, загораются очень плохо. Зато положенные в костер горят, как каменный уголь, долго и без пламени.
