— Тьфу, зараза! Ну что за день такой сегодня! — Зерги с отвращением сплюнула и смерила попутчика презрительным взглядом. — Как же вы, мужики, любите торговаться... С чего я должна тебе верить? Он твой наниматель.
— Но не хозяин, — возразил белоголовый. — У меня своя соображалка есть. Ты ведь вряд ли знаешь, как всё было. Этот рыжий убил двух моих людей... Нет, я его не виню, всё было честно. Я бы даже сказал, что по понятиям он очень даже прав: мы попытались его поиметь, а он нас раскатал, как маленьких засранцев.
— Правильно сделал.
Рутгер, чья кобыла на пару шагов опережала жеребца, через плечо покосился на девушку и покачал головой:
— За что ты меня так ненавидишь?
— А что мне с тобой, целоваться, что ли?
— А что? Могла бы. Я тебе не враг, занимаемся мы с тобой одним делом. Я много знаю про тебя, Белая Стрела.
— Ты? Да что ты можешь знать?
— Ну... кое-что знаю. Ты ж почти легенда. Стражникам окрестных городов наказано искать у всех въезжающих болты, покрашенные белым. Многие вообще не верят, что ты на самом деле есть, думают, будто это шайка такая — «Белая Стрела», вроде «Лесных братьев» или «Китобоев». Так что, видишь, знаю, кто ты, и какая ты, и чем ты занимаешься. И если мы в братве, то ты мне вроде как сестра. Не знаю только, как ты сделалась такой.
— Какая тебе разница? Захотела и сделалась. Женщины вообще стреляют лучше — у нас сердце реже бьётся, даже когда злимся. А если б я хотела целоваться с такими, как ты пошла бы в портовые шлюхи, была возможность... «Одним делом»! — фыркнула она презрительно. — Не равняй меня с собой. Одним, да не таким.
— А в чём разница?
— А в том, — она повысила голос, — что я хотя бы знаю, на кого беру заказ, а не кидаюсь, как щука, на первый набитый кошель! В том, что никогда не беру больше определённой платы — в этом предо мною все равны, и нищий, и богач. Ты знаешь, что у жидов есть такая молитва — о смерти для врага? Айе, вижу: не знаешь. Каббалист возносит ее и после, около недели (я не знаю точно, сколько), ждёт, пока их бог решает, кто достоин смерти — упомянутый в молитве или тот, кто молится. Потом один из двоих умирает... Чего уставился? Думаешь, я иудейка? — Она усмехнулась и откинула за плечи капюшон, рассыпав золотистые подстриженные волосы, — Не угадал. Но я тоже, можно сказать, молюсь перед тем, как начать. Я тоже спрашиваю и получаю ответ.
Наёмник скривился:
— Что ты плетёшь? Какой еще ответ? Кто из вас умрёт, что ли, ты или жертва?
