— В общем, теперь ждать
еще целую ночь! В холоде и голоде! Жуткая перспектива... Короче, муш куейс! —
простонал я, поудобнее устраиваясь на камне.
— Как там? — прошептала
Пашка, пощелкивая зубами.
— Хорошего мало. Гроза
прошла и все вокруг смешала с грязью... Дождик еще идет. Теперь нам тут до утра
куковать придется...
— Что же так холодно-то!
— простонала девчонка и, встав, стала ходить по подземелью на негнущихся ногах
и размахивать руками. — Я уже совсем задубела...
— Когда спишь — сильнее
замерзаешь! — отозвался я, поеживаясь. — Не зря же говорят: «Не спи, а то
замерзнешь!»
Судьба в наш последний
день решила отыграться за все наше предыдущее везение и загнала нас в это
адское подземелье, обрекая на тяжкие мучения. Не хочу, ребята, описывать вам
всех прелестей той долгой кошмарной ночи под землей. Вспоминая сейчас, сидя в
теплой комнате, о тех часах, проведенных в мрачном гроте, точно в тюремном
карцере, я невольно содрогаюсь и покрываюсь мурашками. Никогда еще я так долго
и сильно не мерз! Мы ложились, прижимаясь друг к дружке, но, начиная дремать,
тут же замерзали и, вскакивая, начинали бегать по темным залам подземелья.
Приседали, отжимались, плясали, грели друг другу ладони, зажимая их под
мышками. Согревшись, но устав, ложились на камни, забывались, засыпали, а
уснув, замерзали и пробуждались... И все начиналось по-новому: бурная разминка,
сон и холод... Ужас! Больше я вам не скажу никаких подробностей. Извините,
ребята, а то я уже начинаю стучать зубами. Я уже сбился со счета, сколько
раундов мы тогда провели, борясь со стужей, как вдруг заснул на редкость
крепко. Проспал, наверное, несколько часов. Проснувшись от резкого писка мышей,
я удивился тому, что еще жив и даже не так сильно замерз. «С чего бы это?!» —
подумал я. В подземелье ничего не изменилось. Холод все так же витал по его
залам и коридорам, тьма не рассеялась... Приподнявшись, я, наконец, обнаружил
причину тепла. Это была Пашка! Ее тело стало таким горячим, что мне вместо
радости почему-то вдруг стало страшно. Девчонка лежала спокойно, но дышала ртом
— нос уже заложило полностью. Я осторожно коснулся ее лба и отдернул руку, как
от горячей плиты. Какой жар! У Пятницы здорово подскочила температура. Только
этого еще и не хватало!
— Паш, Паш! — позвал я
ее, но Прасковья только промычала что-то невнятное и, еще больше съежившись,
так и не проснулась.
Все лицо ее пылало, и
дыхание тоже было горячим. Бедная, бедная моя Пятница, она же заболела!
