— Бразильцы сумасшедшие, — заявила я Густаво однажды утром, пока Паулу с конским ржанием бегал вокруг дома.
Густаво хмыкнул и налил себе чаю в изящную фарфоровую чашечку.
— Нет, душка, это Рио сумасшедший. А в Рио самые безумные — те, кто живет в Санта-Терезе. В любом другом месте таких упрятали бы под замок.
Для того чтобы купаться и валяться на пляже, сезон был не самый подходящий, да меня и не тянуло в облюбованные туристами Копакабану и Ипанему. Я окопалась на своем холме, ходила вверх и вниз по его девяносто трем каменным лестницам, изредка придумывая предлоги, чтобы спуститься в старый город, но ни разу мне не пришла в голову идея познакомиться поближе со знаменитыми бразильскими пляжами.
Я начала читать книги о Рио-де-Жанейро, гонялась за любой литературой о нем на английском языке и изо всех сил пыталась справиться с этим странным и ставящим меня в тупик португальским языком. Я свела знакомство с женщиной китайско-русско-бразильских кровей по имени Хелен, владелицей захудалого книжного магазинчика в Лапе. В ее лавчонку часто наведывалась компания поэтов, утверждавших, что они — друзья Ника Кейва.[31] Эти ребята открыли для меня мир бразильской литературы и культуры. По вторникам я направлялась туда, чтобы выбрать книгу на неделю: прозаиков Машаду де Ассиза и Клариси Лиспектор,[32] драматурга и сценариста Нелсона Родригеса, серьезную историческую, как «Дрейфующая империя», или пустяшную, как «Король с головы до пят», а также неизменных наблюдателей — своего земляка Питера Робба и сварливого Стивена Беркова.
Я вдруг обнаружила, что в первый раз в жизни с интересом хожу по музеям, заговариваю со стариками на улицах, чтобы послушать их истории, и — не поверите! — приобретаю путеводители, написанные местными жителями. И я чуть было не записалась в библиотеку, но из-за «Забастовки культуры» — выступления служащих учреждений культуры с требованием повысить зарплату — Национальная библиотека оказалась закрытой на целый год. Впервые за долгие десять лет разъездов я почувствовала, что открываю для себя нечто абсолютно новое — как если бы я забралась в глубь заброшенной библиотеки в безлюдном доме, сдула пыль с пожелтевших страниц фолианта, обнаружила на них волшебные заклинания и вот-вот сделаю какое-то необыкновенное, потрясающее открытие.
Это была не жизнь, а сказка.
— Бог ты мой, Кармен, — прошептала моя лондонская подруга, проездом оказавшаяся в Рио и увидевшая, в какой роскоши я купаюсь, — ты ведь не разыгрываешь передо мной «Талантливого мистера Рипли»,
