Моей первоначальной целью было обрести осознанность во время сна… Но вскоре начали появляться «ложные наблюдения», т. е. просто новые сны. Помню, как я увидел себя однажды в большой пустой комнате; кроме меня в ней находился маленький черный котенок. «Я вижу сон, — сказал я себе, — как же мне узнать, действительно ли я сплю? Воспользуюсь следующим способом: пусть этот черный котенок превратится в большую белую собаку. В бодрствующем состоянии это невозможно, и если это получится, это будет означать, что я сплю». Я говорю это самому себе — и сейчас же черный котенок превращается в большую белую собаку. Одновременно исчезает стена напротив и открывается горный ландшафт с рекой, которая течет в отдалении, извиваясь, словно лента. «Любопытно, — говорю я себе. — Ведь ни о каком ландшафте речи не было; откуда же он взялся?» И вот во мне начинает шевелиться какое-то слабое воспоминание: где-то я видел этот ландшафт, и он каким-то образом связан с белой собакой. Но тут я чувствую, что если позволю себе углубиться в этот вопрос, то забуду самое важное, а именно: то, что я сплю и осознаю себя…[152]
Ниже приводится типичный пример одного из осознанных сновидений Успенского, вместе с интерпретацией вызвавших его причин:
Я засыпаю. Перед моим взором возникают и исчезают золотые точки, искры и звездочки… С первого и до последнего момента я следил за тем, как появляются образы и как они превращаются один в другой. Золотые искры и звезды превратились в сеть с правильными ячейками, сеть превратилась в шлемы римских солдат. Удары сердца, которые я слышал, стали мерной поступью марширующего отряда. Ощущение пульсации сердца связано с расслаблением множества мелких мускулов, что, в свою очередь, вызывает легкое головокружение. Последнее немедленно проявилось в том, что я лежал на подоконнике высокого дома и смотрел на солдат вниз; когда головокружение усилилось, я оторвался от подоконника и полетел над заливом. По ассоциации это немедленно вызвало ощущение моря, ветра и солнца; если бы я не проснулся, то в следующее мгновение, вероятно, увидел бы себя в открытом море, на корабле и т. д.[153]
Успенский считал, что «человек во сне не может думать о себе, если только сама мысль не является сновидением. Человек не способен произнести во сне свое имя. Если я произносил во сне свое имя, то немедленно просыпался». Успенский приводит философские доводы в пользу того, что это ограничение является абсолютным. Эти доводы вытекают из его классификации степеней самосознания. У меня тоже нет свидетельств о том, что кому-то удавалось вспомнить или произнести свое имя во сне, не проснувшись, но не так уж много людей пробовали сделать это. Например, Оливер Фокс часто упоминает, что в осознанных сновидениях помнил, кто он такой, чем занимается и что с ним происходило раньше. Исходя из этого, разумно предположить, что он смог бы произнести свое имя, если бы захотел. Один раз он это сделал в ответ на вопрос, и опыт на этом действительно закончился, но в той ситуации произнести свое имя было необычайно важно.
